Александр Проханов - Идущие в ночи

– Мы, миряне, удовлетворены отказом Патриарха пригласить в Россию Папу. Отказ был вежлив, но тверд. Нашей церкви повезло со Святейшим. Передайте ему мой поклон, владыко. – Парусинский сделал смиренное лицо, изобразив благочестие. Прочитал на лице епископа молчаливое обещание выполнить просьбу.

– Патриарх в последней беседе со мной высоко отозвался о ваших дарениях церкви. – Епископ произнес это с таким выражением, чтобы было понятно, он не только доводит до собеседника мнение Святейшего, но одновременно и сам присоединяется к похвале. – Вологодская епархия молится о вас за ваши даяния в монастыри и приходы. Я слушал колокола, отлитые на ваши бескорыстные вклады. Они прославляют Господа и щедроты радетелей.

– Признаюсь вам, владыко, с тех пор как я крестился, я чувствую духовное преображение. Я грешник, интриган, сребролюбец, подвержен страстям и похотям, но у меня появилось странное чувство вины. Чувство, что я живу не так.

Это было похоже на исповедь. Епископ оборотил крест в сторону Парусинского и сделал едва заметное знамение, словно отпускал грехи.

– Мне кажется, – продолжал Парусинский, – Православие гораздо ближе по своей духовной, мистической сущности к некоторым хасидским верованиям, чем, например, к католичеству или официальному иудаизму. Сближение этих двух начал означает духовную близость евреев и русских. Мое крещение – отчасти знак этого сближения.

Епископ склонил голову, что, однако, не означало согласия, но несомненно – внимание к этому неординарному мнению неординарного человека.

– Еврейская община в России в целом прекрасно относится к православным согражданам. Но есть отдельные евреи, наделенные влиянием и богатством, владеющие прессой и телеканалами, которые ведут антиправославную пропаганду, оскорбляя чувства православных верующих. Вы знаете, кого я имею в виду. Убежден, при новом президенте этому кощунству будет положен конец.

– Сатанисты проникли на телевидение, и их пропаганда разврата, глумление над святынями становятся невыносимыми. – Епископ сделал строгое лицо, неподвластное сатанинским атакам, и снова произвел едва заметное крестное знамение, оборотив серебряный крест в темный угол, откуда веял тайный ветерок сатанизма.

– Я думаю, мы скоро услышим заявление нового президента о том, что Православие становится главной идеологией России, – твердо, как посвященный, произнес Парусинский. – Вот только кончится эта предвыборная суматоха, которая вынуждает нас быть осторожными в высказываниях.

– Скажу вам, как человеку, близкому к нашему будущему президенту. Мы разослали по епархиям и приходам негласное указание – побуждать верующих голосовать за него. У Русской Православной церкви не может быть двух мнений. Мы молимся о его победе на выборах.

– Благословите, владыко! – Парусинский склонил лысоватую голову, сложив щепотью худые, поросшие волосками пальцы. Епископ положил на них сдобную, с розовыми ногтями, руку. Перекрестил серебряным распятием темя Парусинского. А тот, чуть усмехаясь, поцеловал благоухающую белую руку епископа. Поднимая голову, брызнул в него алмазным пучком лучей.

Главный гость вечера, будущий президент, задерживался, и чтобы развлечь гостей, Парусинский приказал пустить вокруг дома, по накатанным дорожкам, несколько узорных саночек с мохнатыми пони, впряженными в разукрашенные оглобельки, под маленькими нарядными дугами с заливистыми колокольчиками. Гости увлеклись забавой. Кавалеры и дамы садились в саночки, сами управляли лошадками. Пони, потряхивая загривками, резво бежали по дорожкам, уносили седоков в темные ели с редкими, белыми, как луны, фонарями. Кавалеры и дамы, не всегда мужья и жены, обнимались в темноте, целовались, со смехом выскальзывая на свет, подкатывали к крыльцу, чуть смущенные и румяные. Их место занимали другие, шаловливые, разогретые выпитым вином.

Парусинский, посмеиваясь, подошел к своему другу, работавшему у него на телеканале, известному своей злой иронией, беспощадной умной шумливостью, приводившими в трепет врагов Парусинского. Высокий красавец, баловень женщин, он открыто демонстрировал фамильярность своих отношений с Парусинским, тонко маскируя ею неравенство их ролей, свою зависимость от миллиардера. А тот, господствуя над ним, щадил его гордыню и самолюбие, допускал эту забавную для всех фамильярность.

– Послушай, – обратился телеведущий к Парусинскому, слегка обнимая его за талию, – если бы ты их пустил по большому кругу, – он кивнул на летящие саночки, – они бы успели раздеться! Посмотри, – он глазами указал на молодую даму, которая садилась в санки, подняла слишком высоко свою соболью шубку, открывая длинную красивую ногу, – эту ногу я измерял на прошлой неделе с точностью до сантиметра, когда ее важный и смешной муж улетал в Сиэтл на конгресс политологов.