Егор Молданов - Трудный возраст (Зона вечной мерзлоты)

— Комар, сколько в тебе дерьма, — шутливо произнес я, чтобы хоть как-то разрядить угнетающую обстановку.

— Аристарх, счас по лбу получишь.

Вернулась дежурная медсестра.

— Попробуйте мальчишку раздеть, осмотреть надо, — обратилась она к Большому Лелику.

— Это мы с радостью.

Валерке от смеха свело судорогой лицо.

— Аристарх, перестань.

Комар попробовал сам снять с себя куртку, но не смог. Левая рука его не слушалась, она задеревенела и не сгибалась. Мы с Леликом помогли ему с курткой. Никак не получалось снять свитер.

— Разрежьте ножницами, — предложила медсестра.

Она сбегала в ординаторскую, взяла лежащие в банке из-под майонеза ножницы и ими разрезала Валеркин свитер. Быстро расстегнула рубашку, то, что мы увидели, по-настоящему нас перепугало. Вся левая сторона Комара была темно-свинцового оттенка. Такого же цвета была и левая рука, начиная от предплечья и до кисти рук. Крови нигде не было.

— И где ваше ножевое ранение? — спросила недовольно медсестра.

— Вот оно, — и Лелик показал на порез сантиметра в полтора.

Послышался скрип машины, хлопанье дверей.

— Почему больной здесь лежит? — сурово спросила вошедшая главврач.

— Он упал, — ответила медсестра, — пришлось его укладывать на коридорной кушетке.

Главврач, пожилая тетка в очках, подошла, посмотрела на безжизненно лежащего Валерку.

— Он что, спит?

— Я не сплю, — тихо ответил Комар. — Свет глаза режет, больно смотреть, и тошнит, — слабым, хриплым голосом добавил он.

— Меньше пить надо было.

— Он не пьян, его на дискотеке избили, — заступился Лелик.

— Что посторонние здесь делают? — возмутилась главврачиха.

— Мы не посторонние, — с обидой ответил Лелик. — Я воспитатель мальчика, а это, — Лелик указал на меня, — его лучший друг.

Главврач неторопливо присела на кушетку. Пощупала пульс, посмотрела зрачки, долго рассматривала свинцовую отечность, потом снова рассматривала зрачки. Ее лицо выражало смятение.

— Что-то серьезное? — поинтересовался Лелик.

— Более чем, — глухо ответила главврачиха.

Валерка безмолвно лежал на кушетке, он с трудом приподнял затекшие веки.

— Я умираю, — тихо и уверенно произнес он. У него были совершенно потухшие глаза.

— Ну, прямо-таки умираешь, — пробурчала главврачиха, но голос ее дрогнул. Она погладила Комара по волосам.

— Что, что с ним? — запаниковал Лелик, напирая на главврачиху.

— У мальчика, скорее всего, внутреннее кровотечение, мы не сможем его остановить. Слишком поздно.

Длинный коридор больницы медленно заполняло ощущение скрытого, подспудного отчаяния.

— Аристарх, выключи свет, — шевельнул губами Валерка. — Посиди возле меня.

— Комар, — взмолился я, чувствуя всю безнадежность. — Не вздумай умереть. Я тебе этого никогда не прощу!

— Хорошая шутка, — Валерка слабо улыбнулся. — Запомню! — Глаза его были закрыты.

Весть о том, что Щука ранил ножом Комара, мгновенно разнеслась по всей Клюшке, дойдя до каждого загашника. Обитатели толпами повалили к больнице.

“Этот день никогда не закончится”, — хватая шубу с вешалки, полушепотом, с горечью произнесла Марго.

— Он умирает, — выдавила из себя пожилая главврачиха, ее слова могильной тишиной повисли под потолком больницы и своей тяжестью придавили всех собравшихся в коридоре.

Мне словно на голову свалился кирпич. Я почувствовал необъяснимое стеснение в груди.

Обитатели Клюшки на улице, затаив дыхание, молча стояли на деревянных ступеньках больницы, перешептываясь между собой. Потом послышалось дружное: “Комар, ты наш Командор!”, отдающееся звонким эхом в каждом закоулке больницы.

Долетело оно и до угасающего сознания Валерки, он сделал последнее усилие и улыбнулся.

— Обнимите меня все, — прошептал он.

Кузя не смогла справиться с собой. С ней была истерика. Марго за плечи подвела ее к Валерке. Мы вместе: я, Кузя, Большой Лелик и Марго — стояли возле кушетки, на которой медленно умирал наш Комар, которого мы все любили. Он в последний раз бросил на нас слепой взгляд.

— Я не хочу умирать! — обессиленно простонал он. По впалым его щекам покатились две слезинки, углы иссохших губ оттянулись, как у обиженного ребенка. — Как больно! — с отчаянием последний раз выдавили его серые безжизненные губы.

Комар застонал и начал задыхаться…

Онемев, я неподвижно всматривался в лицо Комара, в его широко распахнутые глаза, пустые, как окна нежилого дома, в полуоткрытые губы, удивленное лицо. Я был совершенно раздавлен, пришиблен. Ко мне подошла Железная Марго, ее руки обвивали мою шею, голоса вокруг наполняли звоном уши. Горячая, тошнотворная волна гнева закипела у меня внутри.