Геннадий Машкин: Вечная мерзлота

— За двадцать пять рублей я вам прекрасную могилу отгрохаю. — Могучие руки кладбищенской сторожихи скрещиваются на груди.

— Видите ли, — я переминаюсь с ноги на ногу перед калиткой, за которой стоит страшная женщина, — мне экспедиция выделила рабочих. Укажите, пожалуйста, место...

— Двадцать рублей — дело с концом, — не унимается сторожиха. Она проворно выскакивает за калитку. Устремившиеся было за ней ребятишки, козлята и цыплята остаются во дворе.

— Меня рабочие ждут там, поймите, — бормочу я, поднимая руку в сторону кладбища.

Сторожиха сердито сопит и делает шаг по направлению к кладбищу. Из-под кирзовых ее сапог с задранными сплющенными носками желтой пудрой попыхивает пыль.

Я отстаю и с наслаждением вдыхаю придорожный пыльный воздух. Однако ноздри слышат сладкий запах тления. Может быть, он исходит от складки широкого платья сторожихи, от ее рук с кожей, как бурые скалы Витима? Я нащупываю в нагрудном кармане «энцефалитки» пузырек с духами, отвинчиваю колпачок и втягиваю по способу йогов, как воду через ноздри, запах «Белой сирени». Меня тошнит, рот наполняется горькой слюной. Перестарался... Как только сдал покойника в морг, купил «Белую сирень» и надышался до одури. И все равно мало помогло. Стоит показаться над городком вертолету, как мне слышится трупный дух, смешанный с горячим запахом машинного масла. Что делать — родился таким. В детстве однажды увидел покойника и целую неделю не мог есть. А тут пришлось сопровождать мертвого из тайги на вертолете. Нелепо погибшего Володю Урганова.

Экспертизой выяснено, что Володя Урганов проломил височную косточку, упав головой на пенек. «От нехватки витаминов и солей височная кость у них, якутов, истончается», — объяснил мне следователь, который давал санкцию на похороны Володи.

Я проклял тот пенек, на который упал Володя. Ехал он хорошо на своем олене, пел песню. Но где-то в кустах зашебаршил медведь, и дернулся вожак. Володя свалился на просеку. А была она в заостренных пеньках. Сами же и рубили ее на гольце — вот что было обидно. И песня Володина в ушах у меня долго звучала — не верилось, что погиб наш каюр. Даже вертолетный гул не мог ее заглушить. И если бы не мне сопровождать покойника, думал бы я о нем как о живом. Просто ушел в дальний маршрут, и все. Но мне пришлось до конца прочувствовать, что наш Володя умолк навсегда.

В двухместном МИ-2 я сжался, не смея взглянуть на того, кто сидел рядом со мной на красном сиденье. Белобрысый пилот несколько раз прицеливался в меня черным кругляшком наушника, прежде чем заложить вираж над темно-стеклистым плесом Витима. Вертолетчик недаром поворачивал голову. Когда машина дала левый крен, покойник начал сползать на меня. Я растягивал рот, чтобы перекричать гул мотора и треск плоскостей, но не произнес ни звука. Володя навалился на меня всей своей мертвой тяжестью, и тогда я завыл и рванулся из-под него к пристегнутой ручке двери.

Но пилот не дал мне вывалиться из машины. Он выпрямил вертолет, показал мне кулак и без промедления заложил новый вираж. И необоримая сила повлекла меня самого на мертвеца...

— Пятнадцать рублей — самое малое. — Сторожиха грузно поворачивается ко мне в воротах кладбища.

Ворота — два сучковатых бревна, врытых в землю по бокам дороги. Забора никакого нет.

— Да у меня рабочие, — раздраженно отвечаю я и прочесываю взглядом кладбище. Оно какое-то пестрое и бесплановое. Впереди, на открытом склоне гольца, еще сохраняется некое подобие постепенно блекнущих рядов. Но дальше, в шелестящих глубинах северного кустарника, среди древних крестов сияют свежей масляной краской ограды и маленькие обелиски со звездочками. А рабочих не видно. Ушли...

Я подбегаю к первому ряду холмиков. Лопаты, лом, кайла на месте. Они остро поблескивают возле свежей могилы, где в капитальной железной ограде кисловато пахнет гора пихтовых венков. Вспоминаю, что по пути сюда мы проходили мимо забегаловки, именуемой «Голубым Дунаем». Рабочие перемигивались очень красноречиво: «Выпить бы, братцы, за упокой Володиной души, стоящий был парень».

— Песок не задача выбросить, — пугает меня подоспевшая сторожиха, — мерзлоту подолби попробуй!

— Укажите место! — я хватаю лопату и всаживаю ее в землю, как гарпун.

— За десятку я мерзлоту кайлить не буду. — Голубичинки ее глаз холодеют под низко, от солнца, повязанной косынкой. — Зачем мне за десятку мерзлоту кайлить?