Ярослав Ратушный - Юдифь и олигофрен

Во время учений я умудрился подраться с двумя офицерами. Постоянное недосыпание и бездеятельность сильно ослабили дисциплину. Командир роты решил провести марш-бросок с полной выкладкой, чтобы напомнить солдатам их положение. Это было сущим наказанием, ибо сзади болтался вещевой мешок, с одной стороны громыхал противогаз, с другой фляга, а на плече елозил автомат. Офицеры начали выгонять солдат на всеобщее построение, а я в это время курил в военном объекте, что было запрещено.

Командир взвода начал кричать, чтобы я немедленно выбросил сигарету и встал в строй. Я, как на грех, не мог найти противогаз, а сигарету мне было жаль выбрасывать, поэтому я продолжил поиски, лихорадочно затягиваясь дымом. Лейтенант решил, что я над ним издеваюсь. Он выбил сигарету, слегка задев при этом мои губы. Я схватил его за грудь и сильно припечатал к стене. Рядом стоял другой офицер, но у них не было никаких преимуществ в тесном пространстве объекта.

Я думал, что меня ждет серьезное наказание. Я тогда еще не знал, что карьера офицера могла завершиться, если бы дело получило огласку. Вместо наказания я получил похвальную грамоту от имени министра обороны. Переполненный зал взорвался аплодисментами, когда я, получив благодарственную бумажку, сказал ритуальную фразу «Служу Советскому Союзу!», ибо все знали, что я служил плохо.

Последний месяц в армии я работал на стройке. Целый год у меня не было девушек. Впрочем, они вспоминались редко, особенно первые полгода, когда я засыпал мертвым сном при первой возможности. Служба, наконец, завершилась. Выйдя на привокзальную площадь, я так сильно ударил ногой армейскую фуражку, что она взвилась в небеса, а затем со страшным грохотом упала на асфальт. Плюнув на нее, я пошел домой.

К сожалению, последнее столкновение с армией слишком явно отразилось на моем лице. Граждане военные, будьте взаимно вежливы! Вот он, ирод, уже приближается, идет меня уговаривать рисковать жизнью ради мировых религий. Мне и так досталось сверх меры. Сначала меня сделали убийцей, потом до полусмерти избили, а потом еще и взорвали. Не слишком ли много для одного человека? А что, полковник Штауфенберг тоже был одноглазым? Нет, скорее одноруким. Почему у великих людей всегда есть какой-то ущерб: то низкий рост, то маленький член, то душевное уродство? Идет душегубец, будет меня уговаривать быть посредником.

— Ну, как самочувствие? — ласково спросил Тимур, скаля зубы в людоедской улыбке.

— Ты мне зубы не заговаривай, — резко ответил я, чтобы не дать себя запутать в хитроумной полемике, — я и так пострадал сверх меры.

— Подумай, какой может получиться репортаж! Какие заголовки! Журналист спасает заложников! Ты станешь знаменитым!

— Извините, — отказался я от будущей славы, — спасать — это твое дело, а мое дело — взять у тебя интервью.

— Значит, нет среди нас героев, одни служивые люди.

— Это что еще за самодеятельность, — возмутился я. — Если тебе нужен посредник, вызови профессионала.

— Будь моя воля, я бы тебя на километр не подпустил, — зло сказал Тимур. — Это не я тебя выбрал, идиот! Это они тебя выбрали.

— Выходит, что наверху пять заложников и пять террористов? — спросил я, польщенный вниманием к своей скромной особе, ибо много званных, но мало избранных.

— Нет, в пещере четыре заложника, — грустно ответил красный командир, — по числу сторон света, мировых религий и составляющих души человека.

— Не может быть, — догадался я, — откуда ты знаешь, что Марк преступник?

— Работа такая, — ответил Тимур, — Ты, например, знаешь еще одного врача, который умеет летать?

— На чем? — не понял я.

— Просто поднимается в воздух — и летает над пропастью. У нашего дружка есть и другие достоинства, не менее удивительные и опасные.

— Врешь, — не поверил я.

— У меня все отснято на пленку. Если вернемся в контору, то, может быть, покажу.

— Ты думаешь, что мы не вернемся?

— Кто его знает, — мрачно ответил Тимур. — Может быть, они нас небесным огнем пожгут.

— Ага, — пошутил я, увидев его растерянное лицо, — или нашлют медведицу, как пророк Елисей.

— С медведицей мы быстро справимся, — решительно ответил он.

— Слушай, это же настоящее зверство, совершенно неадекватная реакция. Дети его дразнили, а он наслал медведицу, чтобы она разорвала детей в клочья.

— Вот именно, — благодарно посмотрел на меня Тимур, — это зверье, нелюдь. Будь моя воля, я бы всю эту пещеру, вместе со священнослужителями, стер бы с лица земли — к чертовой матери!