Владимир Лорченков - Автопортрет художника (сборник)

– Послушайте, – сразу приступил я к самому важному.

– Вы себя одиннадцать лет уже трахаете, мочитесь на себя, и снимаете это все на блядскую камеру.

– ХВАТИТ, – сказал я.

– Забудьте все это, – сказал я, довольный собой.

– А по моему, ты хочешь меня выебать, – сказала вдруг она.

И приподняла юбку. Стали видны ее ляжки. Литые ляжки. Я вдохнул поглубже.

– Послушай, – сказал я, – это тебя калечит.

– Да нет же, ты ЯВНО хочешь меня выебать, – сказала она.

– Не хочу изменять жене, – сказал я.

– Ты уверен, что она не изменяет тебе? – спросила она.

– Никогда нельзя быть уверенным на все сто, – сказал я.

– Так за чем же дело стало? – спросила она.

– Ты прячешься, – сказал я, а она облизала губы.

– Ты просто маленькая изнасилованная мокрощелка, которая прячется сейчас за нимфоманкой, – обрисовал я ее положение.

– А я-то думал тебе помочь, – сказал я, и повернулся.

Она налетела сзади и попробовала снять с моей щеки кусок кожи. Я еле увернулся, и приложил руку к щеке. Кровища капала. Теперь не имело значения, что подумает жена, потому что подумает она одно. Я дал суке пощечину, а потом еще одну. Двинул кулаком справа по корпусу. Она скрючилась и сказала:

– Никто не поверит, что ты меня не трахнул.

– Я тебя ЕЩЕ не трахнул, – сказал я.

Ударил ее еще раз, и, прижав ей голову к парте, задрал платье повыше. Все, что было под ним, наоборот, опустил. И воспользовался указкой, лежавшей неподалеку, в не совсем обычном формате. Плюнул на тупой и округлый конец и задвинул.

– О-о, ты Боже же ты мой, – сказала она.

– Хотя бы протер, – сказала она.

И завиляла задницей. Через полчасика она кончила раз восемнадцать – как раз столько, сколько кончила бы, трахай ее то количество насильников, о которых она явно мечтала. Немудрено. Я работал, как кочегар паровоза в черно-белом кино с убыстренным показом. Туда-сюда, туда-сюда. Угольку подкинуть! Вот она и заполыхала. Я бы работал до утра, но она попросила остановиться, и буквально свалилась. Я присел рядом, держась за указку. Получалось, что я держу ее, словно эскимо какое-то.

– Скажи мне честно, ты специально пошла той ночью мимо ПТУ, или где там тебя трахнули? – спросил я.

– Наверное, да, – тяжело дыша, ответила она.

– Ясно, – сказал я.

– Прости детка, не знаю, что на меня нашло, – сказал я.

– Нашло?! – спросила она.

– Да я люблю тебя, – сказала она.

– Будем встречаться почаще? – спросила она.

– С этим проблемы, я не хотел бы огорчать жену, – напомнил я.

– Ни хера себе верность, – сказала она.

– Ну, я же тебя не трахнул, – сказал я.

– Формально нет, – сказала она.

– Считай, тебя трахала рука Бога, – сказал я.

– Какие сильные и нежные у Него руки, – сказала она.

– Ты выздоравливаешь, – сказал я.

– Пойми, – сказал я, – нет ничего плохого в том, чтобы быть и шлюхой.

– Люди разные, – сказал я. – Если ты сама пошла, значит ты сама и хотела.

– И, значит, – сказал я, – не на что жаловаться и переживать не стоит.

– Плюнь и разотри, – сказал я.

– А о чем я буду стихи писать? – спросила она.

– Как тебя указкой трахнули, – предложил я.

– Это идея, – сказала она.

И попросила:

– А теперь вынь указку, пожалуйста.

ххх

Излеченная поэтесса пошла куда-то подмыться, а я направился обратно. Поэтический кружок слегка разбушевался: они выпили аж по поллитра вина каждый! Я с грустью подумал, что это одна шестая моей былой разминки. Но из принципа продолжил цедить воду.

– Что у тебя с щекой? – спросил какой-то придурок.

– Раны Господни, – ответил я.

– Господень. Господне, Господняя… – сказал он с неудовольствием.

– Бог этот сраный, все это все НЕАКТУАЛЬНО уже, коллеги, – сказал он.

– Прости, я не из Кишинева, я из провинции, – соврал я.

– Не успеваю следить за модой, понимаешь… – сказал правду я.

Он важно кивнул. Потом вдруг сказал:

– Ба, да ты Лоринков!

– Да, конечно, – сказал я.

– Ты недурен, чувак, – сказал он.

– Да, конечно.

– Мне нравятся НЕКОТОРЫЕ твои рассказы, – сказал он.

– Хотя многие и чересчур пошловаты, стиль тяжеловат, – сказал он.

– Да и эта твоя позиция якобы НАБЛЮДАТЕЛЯ жизни… – сказал он.

– Этот твой ЯКОБЫ отрешенный стёб, – сказал он.

– Да, конечно, – сказал я.

– Я, кстати, тоже пишу, – сказал он.

– Да, конечно.

– Хочешь глянуть? – спросил он.

– Да, конечно, – сказал я, отвернувшись.

– Эй, как ты глянешь, отвернувшись? – спросил он.

– Это же НЕВОЗМОЖНО.