Владимир Лорченков - Автопортрет художника (сборник)

– Да? – сказал я.

– Это полная, невероятная, – он волновался, – херня! Это компиляция. Симулякр! Это закос под Павича.

– А? – спросил я, потому что не очень понимал, о чем оно говорит.

– Это блядь не талантливо, – волновался голос, – это нужно прекратить, слышите, прекратить Немедленно, что это за хер еще такой, который из себя писателя строит…

– Писателя? – спросил я, ужасно удивленный.

– Ну да, – доверительно зашептал голос, – выебывается, строит из себя непризнанного блядь гения.

– Гения? – спросил я, удивленный более чем ужасно.

– Ну да бля! – зашипел голос. – Гения бля литературы!

– Литературы?! – страшно удивился я.

– Ну да бля! – страстно продолжал голос. – Он, этот Лоринков траханный, проныра бля, ему палец в рот не клади, вы же бля оглянуться не успеете, будет бля здесь великим писателем земли молдавской, и что самое страшное, все в это действительно поверят, а ведь это не так, не так бля, это же не человек, это Уебище!

– Вы знакомы? – спросил я.

– Какой на хер знакомы! – сказал голос. – Я всего неделю колонки этого бля психа читаю!

– Потрясающе, – сказал я машинально.

– Ни хера здесь потрясающего нет! – сказал он. – Прикрывайте эту бль лавочку пока его не распиарили! Завтра оглянуться не успеете, как кто-нибудь двигать этого придурка в топы!

– Топы? – спросил я тупо.

– Ну, наверх! – прошипел он. – Двинут в топы! Какие-нибудь московские литературные пидоры! Кто он такой бля чтобы иметь свое мнение и писать бля его?! Вы хотите чтобы этого человека считали молдавской литературой? Да пошла она в пизду, такая литература! Он не талантлив! Гнать его на хуй!

– Бля, – сказал я, совершенно ошарашенный.

– Вот-вот, – по своему понял он мой изумленный возглас.

– О кей, – сказал я, – мы записали ваш отзыв и дадим его в завтрашнем номере.

– Отлично! – сказал голос.

– Как подписать? – спросил я.

– Что? – спросил он.

– Ну, как подписать отзыв, – спросил я.

– «Неравнодушный Читатель», – сказал он, помолчав.

– О кей, – сказал я, – и спасибо вам за честный и искрений отзыв, между нами говоря, я этого мудака Лоринкова тоже недолюбливаю.

– Ладно, – сказал голос. – Тогда куплю завтра газету.

– О, я ваш должник, – сказал я.

Посидел еще. Глянул на определитель, записал номер, посмотрел в телефонной книга. Какой-то блядь «сергей ильченко». Он не соврал. Мы не были знакомы. Это имя мне ничего не говорило. Первое из тысяч ничего не говорящих имен. О кей. Я выпил литр вина – оставалось еще в канистре, присланную председателем колхоза, которого наш специальный отдел расследований от тюрьмы отмазал. Правда, сам же сначала туда едва не посадил… Но про первое председателю знать было не обязательно. Потом я порвал лист с предыдущей колонкой, которая не шла. И легко написал колонку про пидора, который упал в сортир и захлебнулся в своем говне. Человека звали Сергей Ильченко по прозвищу Копашка, которое он получил за то, что любил копаться. В чем именно, нетрудно было догадаться. И все это с примесью балканского мистическкого реализма.

Отнес листки в секретариат. Через час оттуда позвонили.

– Лоринков, ты псих, хармс бля долбанный, – сказали в трубку. – Тебя бля уволят.

– Но мы это даем. Мы все бля со смеху умираем, – сказали в трубку.

– Ага, – сказал я.

– Ты едешь на пьянку? – спросили там.

– Это единственное в моей жизни, в чем я уверен, – сказал я.

В дверь поскреблись. Я тихонько пошел к ней, глянул в щель и увидел толстую тетку, которая всюду носила свои сраные фельетоны и водила шестнадцатилетнюю дочку, которую буквально подкладывала под газетчиков, лишь бы ее говно напечатали. Она не была писателем, не была журналистом. На кой хер ей это нужно было, я не врубался. До недавних пор. Теперь я начал понимать феномен тех, кто звонит и ходит в газеты, тех, кто беспокоится за «топы» и тому подобную херню. Славы хочется каждой твари. Даже такой дешевой славы, как у газетчиков. А когда слава не приходит, приходит ненависть. От которой даже сросшееся сердце криво срастается. Так я подумал. Впрочем, это уже вранье – я так не думал, потому что это фраза из мультфильма «Десперо», а его сняли десятью годами позже. Так что я ничего не подумал. Я просто увидел, что тетка без дочки, и решил не открывать.

На цыпочках отошел от двери, и вылез из кабинета через окно.

ххх

– Я блядь построю величайшую башню мира.

– Я назову ее в свою честь.

– Я буду стоять величественный и гордый, и мои руки будут обращены к Солнцу.