Владимир Лорченков - Автопортрет художника (сборник)

Ладно. Я написал.

ххх

Следующим вечером пришла сумасшедшая. Я стал поить ее чаем, стянул с нее розовый свитер, который пах – как сейчас помню – сиренью, и увидел, что и лифчик не очень чистый. Ладно. В семнадцать лет такими вещами не заморачиваешься. И потом, я же сказал. Она была ОЧЕНЬ красивой. Великолепно сложенной. Тоненькой, стройной, но сиськи у нее были здоровенные. При этом не висели. Физика, говорите? В двадцать лет тело срать хотело на вашу физику. Забегая вперед скажу, что оно и в тридцать еще может проделывать такие фокусы, но дается это уже лишь упорным трудом… Я стянул грязный по швам лифчик, и присосался к сиськам. Она завелась, хотя сразу не очень хотела, но явно рассчитывала на деньги. Я повалил ее на две кушетки – мы их принесли с мусорки за Домом Печати, кто-то выкинул – и мы заелозили друг по другу.

– Приподнимите бедра, – попросил я, почему-то на «вы».

– Да-да, – сказала она, и приподняла.

Дальше было легче. Узкие, в обтяг, джинсы, удалось стащить. Трусики… Я не отважился глянуть на ее нижнее белье, и стащил их с джинсами, не глядя. Судя по тактильным – я имею в виду, что пощупал – ощущениям, она текла. И томно закатывала глаза. Что мне оставалось делать. Я лихо спустил штаны и задвинул ей. Завелся. Трахал ее с полчаса то так то этак, в семнадцать все еще хочется повертеться. А потом принавалился сверху, как люблю больше всего, и заработал. Текло из нее так, словно там кран включили. У меня даже ляжки были мокрыми. Глаза у нее были закрыты, и тело безвольно двигалось под моими толчками. Голова каждый раз упиралась в кушетку. Меня это дико возбуждало. Должно быть, я затрахал ее до потери пульса, гордо подумал я.

– Блядь, блядь, ДА! – сказал я.

– Вы уже кончили? – спросила она, не разлипая глаз.

Я глянул вниз. Половина кабинета была в крови. Блядь.

– Ладно, потерпи, – перешел я на ты.

– Да, конечно, – сказала она.

Я подвигался еще немного и кончил. Погнал ее за тряпкой в туалет и заставил вымыть пол, сам кое как помыл ляжки у раковины – не забыв, когда выходил из кабинета, прихватить все свои деньги.

– А за деньгами придите завтра, – сказал я.

– Что? – спросила она так, что сердце у меня дрогнуло, но это ничего не меняло, денег все равно не было.

– Слушай, – сказал я, – ты же не хочешь сказать, что ты правда студентка филфака, которую прогоняют из квартиры…

– Нет, – сказала она и заплакала и залепетала, – я просто проиграла денег в карты парню своей соседки, не знала, что это на деньги, мы просто играли в дурака, а он бандит, и он сказал, что убьет меня, это подстава, непременно убьет, если я не отда…

– Еще хуже, – сказал я. – Еще невероятнее.

– Вот тебе, – с сожалением дал я ей свои последние десять долларов.

– Остальное выпишет завтра бухгалтер, Богом клянусь, – сказал я. – Сегодня просто не успела.

– Спасибо, спасибо, – ревела она, – только не обманите меня, мне так страшно…

– Да я тебе правду говорю! – сказал я.

– Пожалуйста, пожа-аа-а-а-луйста… – ревела она

Я вытолкал ее, и прогнал мимо охранников. Те глядели на девку плотоядно, но я ее пожалел. И больше ее никогда не видел. Взял больничный за свой счет на три дня, и потом полаялся с бухгалтершей, визжавшей, что я нарочно приманиваю сумасшедших, которые утверждают, что им должны двести баксов, а сам сваливаю.

А еще месяц спустя я прочитал в криминальной ленте, что какую-то студентку трахнули и убили за карточный долг.

ххх

За всеми этими веселыми делами я и забыл уже о своей колонке.

Оказалось, зря. Трахнутый молдаван-редактор лишил меня очередной премии за то, что я написал какую-то «оскорбившую всех херню», но, почему-то, велел мне писать ее ежедневно. Мне все равно нечем было заняться. Ну, я и писал. Как раз одну из них писал – предвкушая вечернюю редакционную пьянку – как в кабинет позвонили. Как обычно, присутствовал только я, мне и трубку снимать пришлось. Остальные сотрудники газеты или трахались на съемных квартирах, или бухали, или приходили в себя на съемных квартирах после пьянок. Я был спокоен. Я знал, что займусь этим, как только появится следующий новичок. Все было в порядке вещей. К тому же, вечером намечалась пьянка.

В это время позвонили и я взял трубку.

– Это редакция газеты где работает журналист Лоринков? – спросил голос и назвал газету.

– Ага, – сказал я, и на всякий случай добавил, – с вами говорит его начальник.

– Замечательно, – сказал голос. – Послушайте, эту херню нельзя печатать!