Владимир Лорченков - Автопортрет художника (сборник)

Мне снова нечем было крыть. Он говорил правду. Я потянулся к седьмой бутылке, и тут-то все и случилось.

– Так что, я прав? – спросил Воронин.

– Вы правы блядь, – сказал я. – Весь этот народ… Они стоят вас, а вы их.

– Значит, – сказал он, – ты с нами?

Я замер. Мир замер. Ткачукъ, перевесившийся из окна наполовину, замер. Он даже блевать перестал. Я даже не думал. Все было понятно и так. Он говорил правду. Я это признавал. Значит, я был с ними. Но что-то меня останавливало. Что? Мое обычное ослиное упрямство. Других причин я не вижу.

– Нет блядь, – сказал я, и мир пришел в движение, Ткачукъ продолжил блевать, а Воронин выпил, – нет…

– Знаешь, сынок, – сказал президент, – будешь бухать так, как мы, станешь как Буковски. У тебя и сейчас лицо как у Буковски, только тот еще умел слова складывать.

– Во-во, – пробубнил из-за окна советник.

– Поразительно, – сказал я и даже слегка протрезвел, – стоит мне блядь не дать кому-то в Молдавии залезть к себе в карман, как я сразу же слышу, что я плохой писатель. Я же сказал – нет.

– В таком случае мы тебя расст… – начал президент, вставая.

– Идите вы все в жопу! – сказал я.

И отвернувшись, все-таки встал. Покачался на носках, повернулся… В кабинете было пусто.

– Что за…? – подумал я вслух.

Но в кабинете было пусто. До двери было метров пятьдесят, это блядь не кабинет был, а просто зал гимнастический. Секунду назад они были тут. Их нет. Ткачук мог выпасть, ок. Я подошел к окну. Нет, тела не было. Стояли обблеванные карабинеры. Я оглянулся. Пусто. Видимо, прикол такой. Ох. С этими политиками всегда так. Идешь на встречу, надеясь на что-то удивительное, а оборачивается все дерьмом сущим. Я вышел из кабинета и прикрыл дверь.

ххх

– Эй, мужик! – крикнули мне вслед.

– Где, чтоб тебя, президент?! – заорал мужик в форме, и потянулся за пистолетом.

– А я знаю?! – огрызнулся я. – Ищите вашего старого бухарика за занавеской, где он блядь прячется, фокусник сраный…

– Да я тебя сейчас замочу! – заорал мужик.

Ситуация становилась напряженной. Я стоял на ковре у лифта. Ко мне сбегалось человек пятьдесят с автоматами и пистолетами, явно расстроенные пропажей объекта номер 1. Они уже поднимали оружие. Чтьо мне оставалось делать?..

– Да идите вы в жопу! – гордо сказал я напоследок, и зажмурился.

Странно, но меня не убили. Минуты две были тихо. Я осторожно разжмурился. Никаких пистолетов в меня никто не тыкал. В коридоре было пусто. Я начитанный парень, и быстро соображаю. Пошел в кабинет Воронина, взял оставшиеся две бутылки, вернулся к двери. Передумал, снова поешл в кабинет, открыл холодильник, и набрал полный рюкзак пива. Сказал:

– Иди в жопу!

Холодильник гудел. Странно.

– Иди в жопу, холодильник! – уточнил я.

Холодильника как не бывало. Я понял, что исчезают сначала люди, а потом уже предметы, и предметы желательно указывать. Это было сродни волшебству. В жопу пошли шторки, – в кабинет хлынул солнечный свет – а бедные обблеванные карабинеры. В жопу пошлел весь персонал президентского дворца. В буфете у кассы стояла симпатичная блондинка. Она мне улыбнулась. Я улыбнулся ей. Потом вспомнил, что не взял денег. Потом вспомнил про Иру. Пришлось послать в жопу и блондинку.

Зато я поел даром.

ххх

Весь Кишинев пошел в жопу.

Да-да. К одиннадцати часам вечера я улился по самые глаза и послал в жопу весь город. Не уверен насчет Чекан, но Центр и Ботаника, – через которые я шел домой пешком, отхлебывая прямо из бутылок, – были зачищены мной основательно. В жопу пошли патрули полиции, стремившиеся прекратить безобразие с распитием спиртного на улицах, лицеисты, торговцы, парламент, правительство, и просто незнакомые мне люди. О знакомых я уж не говорю. В жопу пошли несколько новых коммерческих центров, заслонивших мне чудесный вид на старинные здания, от которых еще Пушкина тошнило. Кстати, о Пушкине.

– Угораздило же блядь, меня родиться в Молдавии да еще и с талантом, – сказал я с горечью, и выпил еще.

После чего в жопу пошел памятник Пушкину. С его исчезновением город обезлюдел. Но дышать стало легче. Все-таки два гения на один провинциальный городок – пусть один из генив и в виде памятника – это чересчур. Пора была разрядить атмосферу и я это сделал. Потом из города исчезла мэрия. Я был слегка шокирован открывшимися мне новыми возможностями, но не могу сказать, чтобы мне все это было неприятно.

Дома я отдал Матвею набор из трех суперменов, Человека-Паука, Супермена, Бетмена, – дорогой, так что пришлось послать продавца в жопу, – притянул жену и поцеловал в макушку. Это код. Макушка значит высшую степень опьянения. Пошел в ванную.