Ярослав Питерский - Падшие в небеса

Дверь в подъезде оказалась тяжелой и скрипучей. Скрябин, прежде чем открыть ее надел резиновые перчатки. Он подошел к углу дома, что бы, его не видели прохожие и натянул их на руки. Затем достал из пакета бахилы и облачил туфли в полиэтиленовые чехлы. Никаких следов! Ничего! Все надо сделать, как говорил этот страшный человек! Валериан сначала не хотел его слушаться, но сейчас, сейчас делал все, как он говорил! Какое-то наваждение! Он слушался и исполнял указания того человека!

В подъезде было темно и прохладно. Каждое движение, каждый шорох звучал громко, усиленный пустым пространством широкой лестницы и высоких потолков. Эхом отдавались даже едва слышные шаги. Скрябин поднимался по ступеням. И вдруг он почувствовал страх, с каждым шагом страх усиливался, он становился невыносимым. Он сковывал движения и мешал идти. Валериан остановился возле окна и, прислонившись руками к подоконнику, опустил голову и заплакал. Он плакал тихо, стараясь, что бы его судороги рыданий, были не слышны. Слезы катились по щекам, дрожащими руками, одетыми в резиновые перчатки, Валериан размазывал соленую воду и, прикрывая ладонью рот, старался, что бы едва слышные звуки, вырывающиеся непроизвольно из его груди, гасли где-то между пальцев.

— О-о-о, м-м-м!!! — Скрябин достал из кармана брюк платок и зажал его зубами. Через несколько секунд это помогло. Спазмы, давившие грудь прекратились.

Валериан успокоился и, вытерев лицо платком, отдышался. Он презрительно взглянул куда-то вверх лестницы, пытаясь рассмотреть дверь квартиры Щукина. Нажать на кнопку звонка он долго не решался, он стоял и заставлял себя надавить на маленькую красно-алую пуговку на черном цилиндрике. И наконец, сжав зубы и, скривив рот, он опустил палец на кнопку. Трель там, где то за дверью прозвучала, словно сигнал к атомной атаке ракетных сил стратегического назначения. Но на этот сигнал никто не отреагировал. Валериан затаил дыхания пытаясь расслышать шаги за дверью, но ему на уши давила тишина. Скрябин набрал в грудь воздух и вновь надавил на звонок. Трель получилась затяжной. И опять! Опять! Нет! Никого нет! «Это судьба, это судьба, а я не вперил в судьбу, я не верил… как же так, вот, вот она во всех ее проявлениях, вот! Вот как все повернулось! Все мои страдания и усилия напрасны! Насмарку! Нет, второй раз прийти сюда я не смогу! Не смогу! Это выше моих сил! Нет! Нет!» Скрябин в отчаянье заплакал и давил и давил на проклятый звонок! Еще и еще! И ВДРУГ! Где-то там, в глубине квартиры послышались шаги! Нет, определенно, за дверью кто-то был! Скрябин неожиданно осознал, что сейчас откроется дверь, и хозяин квартиры увидит его плачущего и еще в резиновых перчатках! Валериан резкими движениями сорвал с рук перчатки и сунул их в карман, платком как мог, вытер глаза и щеки. Секунда другая. Еще и еще. Время тянется вечностью, когда, когда?!!! И вот! Вот! Щелкнул замок, дверь заскрипела и… На пороге стоит он! Он! Он что-то говорит. Что? Не слышно! Лишь сердце стучит в висках! Тук! Тук! Надо отвечать. Надо что-то отвечать! ИНАЧЕ! ИНАЧЕ он все поймет! Скрябин словно в забытье от напряжения и страха что-то говорил… Что-то говорил и даже пытался улыбаться…. Он видел лицо Щукина, самоуверенное и наглое лицо… Он ведет себя как хозяин жизни! Как он смеет?! «Главное не перепутать! Не перепутать! Где это чертова полоса?» — мучительно думал Скрябин, доставая из пакета бутылку коньяка. Он с ужасом взглянул на нее и с облегчением выдохнул воздух. На этикетке виднелась тонкая красная полоска. Когда Вилор разливал коньяк, Щукин задержал дыхание. Он, как показалось ему, покраснел. Но хозяин вроде этого не заметил. Мгновение…. И вот Щукин выпил коньяк. Глоток! Еще глоток. Валериану стало до ужаса страшно! Он понял, что теперь с этого момента обратного пути нет! Нет!

«Как сейчас это все произойдет? Как эта химическая реакция начнет действовать? Как? Уже, уже желудочный сок смешался с коньяком, а стенки желудка впитывают алкогольную жидкость! Он обречен! Он обречен! Он в моей власти! Терпеть! Терпеть!» — судорожно рассуждал Валериан. Он практически не слышал тех стихов, которые читал ему Щукин. Не слушал! Не хотел слушать! Он смотрел на лицо Вилора и ждал,… ждал… И вот! Вот! Щукин обессилено откинулся в кресле, глаза закатились, рот полуоткрыт. Руки безвольно повисли вниз веревками. Валериан сидел и не двигался. На секунду ему даже показалось, что его парализовала. Он практически не чувствовал своих рук, ног! Двигаться! Нужно было двигаться! С трудом Скрябин вытащил из кармана брюк резиновые перчатки. Надеть их было настоящим мучением. Руки вспотели от напряжения и никак не хотели залазить в резиновые чехлы. Через минут пять Валериан все же натянул перчатки. Вскочив с кресла, они первым делом схватил бутылку с коньяком и второй бокал, тот самый который Щукин принес ему и коньяк, в котором так и остался не тронутым. Скрябин осторожно, словно кошка прошел на кухню. Он смотрел, как из бутылки льется в раковину коньяк и думал: «А если придет его дед? Вдруг придет вот в этот момент? Вдруг? Он ведь кажется, с дедом живет, по крайней мере, мне так говорили!» — со страхом рассуждал Валериан. Бутылку и бокал он вымыл практически до блеска. Пустую тару поставил в пакет, а бокал в сервант.