Чак Паланик - Призраки

Самым последним, еще через квартал и тоннель, мы подбираем Герцога Вандальского. Его пальцы — все в разноцветных разводах от пастельных мелков и угольных карандашей. Его руки — в пятнах чернил для ткани. Одежда сделалась жесткой от высохшей краски. Все эти цвета — по-прежнему только серый и черный. Герцог Вандальский сидит-ждет автобуса на металлическом ящике для инструментов, набитом тюбиками масляной краски, кисточками, акварелью и акрилом.

Он поднимается, и мы все ждем, пока он не откинет со лба свои светлые волосы и не завяжет их в хвост красной банданой. По-прежнему стоя в дверях автобуса. Герцог Вандальский смотрит на всех и говорит под пристальным объективом видеокамеры Агента Краснобая:

— Ну, наконец-то…

Нет, мы не идиоты. Мы бы в жизни не согласились, чтобы нас отрезали от мира, если бы знали, что нас и вправду отрежут. Этот глупый, посредственный, бледненький мир еще не прискучил нам так, чтобы мы сами подписались на смерть. Кто угодно, но только не мы.

Всякое в жизни бывает, и мы, понятное дело, рассчитывали, что всегда сможем вызвать «скорую»: если кто-то вдруг свалится с лестницы, или чей-то аппендикс решит разорваться.

Так что нам нужно было решить только одно: что взять с собой из вещей.

Предполагалось, что на этом писательском семинаре будет водопровод с горячей и холодной водой. Мыло. Туалетная бумага. «Тампаксы». Зубная паста.

Герцог Вандальский оставил записку своему домовладельцу: «На хуй ваш договор об аренде».

Гораздо важнее: чего мы не взяли. Герцог Вандальский не взял сигареты, его рот постоянно в движении — он жует никотиновую жвачку. Святой Без-Кишок не взял порнографию. Графиня Предвидящая с Хватким Сватом — свои обручальные кольца.

Как сказал бы мистер Уиттиер:

— То, что мешает вам во внешнем мире, будет мешать вам и здесь.

Все остальное — не наша вина. Ну, что все обернулось так плохо. С чего бы кому-то из нас пришло в голову взять с собой бензопилу. Или кувалду, или палочку динамита. Или пистолет.

Нет, на этом необитаемом острове, мы будем в полной безопасности.

Еще до рассвета, еще до начала нового дня, который мы даже и не увидим.

Так нам сказали, и мы поверили. Может быть, слишком поспешно.

И поэтому мы не взяли с собой ничего, что могло бы нас спасти.

Еще один поворот, по скоростной магистрали, по наклонному съезду, пока мистер Уиттиер не сказал:

— Поверни здесь.

Держась за хромированный каркас своего инвалидного кресла, он указал пальцем, похожим на кусок вяленого мяса. Кожа вся сморщенная, скукоженная, ноготь — желтый, как кость.

Товарищ Злыдня шмыгнула носом, прикрыла его рукой и сказала:

— И что, мне все три месяца так и придется вдыхать эту вонь от пачулей?

Мисс Апчхи кашлянула в кулак.

Святой Без-Кишок свернул на узкую, темную аллею. Дома подступали к дороге так близко, что коричневая слюна Хваткого Свата отскакивала от стен, табачные брызги покрыли весь перед его комбинезона, похожего на детские ползунки. Так близко, что стены сдирали кожу с волосатого локтя Недостающего Звена, которым тот опирался о подоконник у открытого окна.

А потом автобус останавливается, двери открываются, и там, снаружи — еще одна дверь. Стальная дверь в бетонной стене. Улочка такая узкая, что вообще не видать, что там спереди и сзади. Миссис Кларк поднимается с места, спускается по ступенькам и открывает висячий замок.

Потом она заходит внутрь, и двери автобуса смотрят в проем из сплошного ничто. Одна чернота. Проем очень узкий, но протиснуться можно. Изнутри вырывается едкий запах мышиной мочи. К нему примешивается еще один запах, какой бывает, когда открываешь старую, отсыревшую книгу, наполовину изъеденную чешуйницей. И еще — запах пыли.

И оттуда, из темноты, голос миссис Кларк говорит:

— Заходите. Быстрее

Святой Без-Кишок присоединится к нам позже, когда отгонит автобус куда-нибудь, где его потом обнаружит полиция

Так, чтобы замести следы. За несколько кварталов или, может быть, миль отсюда. Где его потом найдут, но не смогут проследить его путь обратно до этой стальной двери в бетоне и темноте. До нашего нового дома. Нашего необитаемого острова.

Все мы сгрудились в этот миг между автобусом и кромешной тьмой. В этот последний миг снаружи Агент Краснобай говорит нам:

— Улыбочку

Мистер Уиттиер назвал бы это камерой, скрытой за камерой, скрытой за камерой.

В этот первый миг нашей новой тайной жизни луч прожектора бьет прямо в нас, такой быстрый и яркий, что после него