Дуглаc Абрамс - Потерянный дневник дона Хуана

Наконец, меня вышвырнули за дверь, что несказанно удивило стражника, несущего караул снаружи. Я вскочил на лошадь и галопом поскакал прочь из этого замка. Движимый бессильной яростью и неутоленной жаждой мести, я выхватил шпагу и располосовал знамя инквизиции, висевшее при въезде на мост. Затем, не дожидаясь, пока инквизитор передумает, я быстро пересек мост и скрылся за стенами Севильи.

По дороге домой я продолжал оплакивать падре Мигеля и ту женщину, с которой он помог мне встретиться в ту давнюю роковую ночь.

После того как падре Мигель согласился устроить мне встречу с сестрой Терезой, каждый день ожидания казался мне длиною в год, а каждый час — длиною в месяц. Наконец падре Мигель появился в нашем монастыре. Брат Игнасио встретил его настороженно, ведь посетитель приехал именно ко мне, а кроме того, принадлежал к новому ордену иезуитов.

Когда мы остались вдвоем, падре Мигель сообщил:

— Она согласилась написать тебе письмо и сказала, что спрячет его сегодня вечером в обычном месте.

Он ничего не знал о тайнике в стволе старой магнолии, но был уверен, что я пойму.

С заходом солнца я в последний раз перебрался через монастырскую стену и «одолжил» лошадь. Обуреваемый нетерпением, я скакал так быстро, как только мог, и даже привставал на стременах. Ночь выдалась холодной, но, когда мы подъехали к стенам монастыря, и я, и лошадь были в поту. Кобыла фыркала, и я похлопал ее по бокам, чтобы успокоить. Потом я толкнул нашу потайную калитку, которая оказалась незапертой, и направился к дереву. В дупле я обнаружил собственные послания и ее ответ. Вновь и вновь при свете полной луны я перечитывал записку, пока до меня не дошел ужасный смысл этих строк.

«Я пыталась забыть тебя. Я пыталась очистить свою несчастную душу от греховности своей плоти, но не смогла. Я нарушила клятвы, данные Господу, и запятнала свое тело. Инквизитор придет, чтобы покарать меня за мой грех, если я сама не покараю себя».

Я выронил письмо, бросился к двери монастыря и колотил в нее до тех пор, пока не вышла сама настоятельница Соледад.

— Хуан, ты знаешь, что тебе запрещено здесь появляться.

Не тратя времени на объяснения, я оттолкнул ее с дороги, сбросив со своих плеч ее жилистые руки. Я устремился в келью Терезы, на бегу выкрикивая имя своей возлюбленной и не обращая внимания на сестер, которые повыскакивали в коридор. Дверь кельи, вероятно припертая изнутри стулом, не открывалась. Тогда я изо всех сил толкнул ее плечом и с криком ворвался в комнату.

Тереза лежала на кровати, вытянув руки вдоль тела, и кровь стекала с ее груди и рук, изрезанных ножом. На полу к этому моменту успела образоваться кровавая лужица. Я бросился к девушке и обхватил ладонями ее голову. Мое сердце бешено колотилось, когда я гладил ее по щеке, как она когда-то гладила меня, и умолял ее не умирать.

— Тереза, прошу тебя…

В ее глазах, подернутых смертельной пеленой, еще теплилась жизнь. Узнав меня, Тереза едва заметно улыбнулась и прошептала:

— Молись за меня, Хуан… Я не хотела…

В ее глазах застыл ужас.

— Я знаю…

Ее глаза начали медленно закрываться.

— Нет! — закричал я и подхватил ее на руки. — Мы отвезем тебя к доктору Пабло. Он вылечит тебя, он спасет тебя…

Я пронес ее мимо матери-настоятельницы и мимо остальных монахинь, которые застыли у дверей, не в силах сдвинуться с места. Продолжая прижимать к груди ее безжизненное тело, я медленно вышел из темного монастыря и упал на колени. Чудовищная боль, словно от удара ножом, пронзила мою ногу. Когда я вновь взглянул на Терезу, она была уже мертва. До самого рассвета я рыдал, качая на руках ее тело. Я смотрел в равнодушные небеса и тщетно надеялся увидеть хоть какой-нибудь знак. Где сейчас душа Терезы? Даровано ли ей искупление и спасение?

С восходом солнца мать-настоятельница накрыла тело Терезы одеялом и сказала, что мне пора уходить. Я едва держался на ногах, и каждый шаг причинял мне страшную боль. С трудом взобравшись в седло, я пустился в обратный путь. В тот момент, когда последние слезы высохли на моем лице, я поклялся, что никогда впредь не стану рыдать ни по одной женщине, и сдерживал свое обещание до сегодняшнего вечера, когда вновь оплакивал Терезу. Сейчас, поднимаясь по лестнице в свою комнату, я решил, что Альма не должна видеть моего отчаяния.

— Хвала Господу, с тобой все в порядке, — сказала Альма, когда я открыл дверь. — Что произошло?