Дуглаc Абрамс - Потерянный дневник дона Хуана

Наружные деревянные двери дворца нередко оставались открытыми, в то время как бронзовая решетчатая дверь, ведущая во внутренние покои, была, как правило, заперта. Я взялся руками за холодные металлические прутья, как узник, который рвется на волю. Через ворота хорошо просматривался круглый внутренний дворик с колоннами, увитыми плющом. Римская мозаика, специально привезенная из-за границы, изображала многочисленные любовные подвиги Зевса. В центре клумбы с белыми и алыми тюльпанами располагался фонтан, и его прозрачные струи дарили прохладу.

Я позвонил и подождал, пока слуга откроет дверь. Сначала я увидел голубую с золотом униформу, украшенную драгоценными камнями, и лишь потом узнал Фернандо. За преданность маркизу и другие многочисленные заслуги он был произведен в должность главного дворецкого. Увидев меня, Фернандо лукаво приподнял брови и усмехнулся. Вероятно, он был наслышан о моих приключениях благодаря сплетникам — завсегдатаям таверн. Он быстро отпер дверь, и мы по-дружески обнялись.

Маркиз оказал мне честь и лично вышел поздороваться, хотя я ожидал скорее взбучки, чем приветствия. Сегодня на нем был роскошный, голубой с золотом, Камзол, похожий по цвету на униформу его слуг, однако, разумеется, гораздо более изысканный. Рукава были пышными, по последней моде, а благодаря огромному воротнику, его голова казалась лежащей на праздничном блюде. На ногах, обтянутых чулками, красовались атласные туфли с квадратными носами, в которых даже его огромные ступни выглядели изящными, как у танцора.

— Так-так, значит, ты все же надумал явиться! Идем скорее, сейчас пойдут монахини, танцующие сарабанду.

Несмотря на упрек, звучащий в его голосе, маркиз улыбнулся и обнял меня как блудного сына.

— Примите мои извинения, дон Педро. У меня было неотложное дело.

Он приподнял брови.

— Знаю я твои неотложные дела. А если надумаешь продать мне дневник, то с удовольствием узнаю и как ее звали. Предлагаю двести пистолей за страницу.

— Мои каракули не стоят и десятой доли того, что вы предлагаете, — сказал я, не собираясь продавать ему ни одной страницы, даже если он предложит в сто раз больше.

Мы прошли мимо часовни, которую открывали лишь раз в месяц, когда из монастыря Святого Франциска приезжал аббат, чтобы сразиться с маркизом в шахматы. В эти дни маркиз распахивал дверь настежь, а внутри зажигал большую свечу. Францисканские монахи давно облюбовали огромное здание монастыря, расположенное на площади, напротив дворца маркиза. В отличие от беспримерно короткого основателя ордена, монахи славились своим рвением и пристрастием наряду с молитвами применять насилие во славу Господа.

Мы вышли на балкон и присоединились к другим гостям. Дамы были в роскошных атласных, бархатных и шелковых платьях, украшенных золотой тесьмой. А их маленькие шляпки с прозрачной вуалью играли роль, прямо противоположную своему назначению. Вместо того чтобы прикрывать лицо от чужих глаз, они делали его еще более загадочным и соблазнительным. Женщины устремили на меня свои взоры поверх вееров.

Маркиз, чтобы избежать участия в праздничном шествии, придумал себе какую-то болезнь. Что же касается моей гильдии галантедоров, то для нее в колонне не нашлось ни флага, ни места.

Я с учтивой улыбкой оглядел собравшихся на балконе женщин, но доньи Анны среди них не обнаружил. Тогда я с неохотой принялся наблюдать за праздничным шествием, а внимание женщин особенно привлекли идущие в процессии великаны и карлики с огромными головами. Их непристойные жесты приводили толпу в восторг, а дам, стоящих рядом со мной, заставляли хихикать и краснеть.

С балкона был хорошо виден зеленый ковер розмарина, устилавший путь идущим в колонне. Собравшаяся толпа напоминала берега реки, в узком русле которой текла праздничная процессия. Я раздумывал над тем, как бы половчее, не выдавая своего личного интереса, вытянуть из маркиза его планы относительно доньи Анны.

По мере того как шествие близилось к концу, на балконе появлялись знатные мужи города. Все смотрели на группу монахинь, танцующих сарабанду, которые как раз приближались к площади. Это действительно был тот самый танец, который Альма минувшей ночью исполняла в таверне. И хотя одежда полностью скрывала тела танцующих, движения были те же самые, правда, несколько менее искусные. Им хорошо удавались шаги — носочек внутрь, носочек наружу. Однако особенный восторг публики вызывали вращательные движения бедрами. Монахини встряхивали грудью и прищелкивали пальцами с замечательным усердием. Маркиз хлопал в ладоши и от души хохотал. Он признался, что лично хлопотал, чтобы архиепископ выдал специальное разрешение, которое позволило бы монахиням в виде исключения исполнить запрещенный танец.