Александр Белых - Сны Флобера

— О, мошонка, опьяневшая от писсуара корчмы, влюблённая в сорные травы и растворившаяся в луче!

Он замер. Да, это был бедовый мальчик Владик! Орест прислушался. Владик откашлялся и снова заговорил театрально:

— А — а! Мальчонка, опьянённый кабацким писсуаром, влюблённый в бурьян, раскис от солнца! От несчастья я стал похож на шута и совсем потерял рассудок.

Орест усмехнулся и, распахнув дверь, увидел обнажённого Владика, декламирующего странный текст:

— О, мошка, опьянённая писсуаром корчмы, влюблённая в сорные травы и растворившаяся в луче! Вот тебе и лето в аду! Я созрел для смерти, и дорогой опасности моя расслабленность вела меня к пределам мира и Киммерии, родины мрака и вихрей…

Владик стоял к нему спиной. В одной руке он держал книгу, а второй рукой опирался на стол, заваленный бумагами. Волосы на голове были взъерошены, постель разобрана. Орест отметил плавную линию позвоночника, линию рук и плеч, линию длинных ног, покрытых рыжеватыми волосками. «Мальчик на голубом шаре», — мысленно прокомментировал Орест. Сквозняк сорвал занавески на окнах. Владик обернулся, его лицо было влажным от слёз.

— Ну, ты безумный! Разве можно убиваться по какой‑то собаке! Это ведь только собака. Мы её похороним, — успокаивал Орест.

— Разве собака не человек? — выпалил Владик.

— Не в этом дело! Пусть хоть Будда! Неважно, кто есть кто. Просто к каждому из нас приставлен палач, — сказал Орест.

— Палач?

— Да, человек с мечом.

— И кто это?

— У каждого свой. Тебе видней…

Орест подошёл к нему и утёр слёзы. Владик стал рыдать ещё больше. Из его руки выпала на постель толстая книга размером в ладонь.

— Ты знаешь, это я над своими вымыслами обливаюсь слезами! Если б я утонул, если бы Феликса не оказалось рядом на лодке… — всхлипывал Владик.

— Слава Богу, всё закончилось.

Только сейчас Владик почувствовал смущение и стал шарить рукой по столу в поисках одежды. Орест вышел наружу. Яркое солнце радостно светило сквозь широколиственные кроны деревьев, словно крупой усыпав бликами весь двор, крыльцо и Ореста. «Два трупа за два дня», — подумал он.

Вечерело. Синее небо окрасилось в пурпурный цвет. Вьюнки в тени ограды уже собирались спать, их бутоны скручивались в жгутики. В природе, как в оркестровой яме, стрекотали, каждый на свой лад, всякие насекомые, пели на разные голоса птицы. Несмотря на многообразие звуков, которых не передать словом, а если попытаться, то слово неизбежно потеряет все заключённые в нём смыслы, рассыплется на множество бессмысленных звуков, — так вот, несмотря на многообразие звуков, казалось, что природа исполняет одну — единственную ноту, заданную невидимым дирижёром.

Собаку хоронили втроём: Орест, Владик и Феликс. Они распороли найденный в сарайчике, подгнивший мешок, вытряхнув из него мокриц и сороконожек, завернули в мешковину труп и понесли на сопку. Орест пальцем указал место, где рыть могилу.

Лопата Феликса вонзилась в каменистый грунт. Потом она перешла в руки Владика. Орест завалил могилу, похлопал лопатой по холмику. Остриё лопаты блеснуло на солнце. Вспышка света на мгновение ослепила Владика. «Между сном и смертью. Ни запахов. Ни звуков. Ни желаний. Ни добра. Ни зла. Никто не получает так много от Бога, как тот, кто умер», — пронеслось в его голове.

— Где обретается личность, наше эго, когда душа отделяется от тела? — спросил он.

— Нигде, — простодушно сказал Феликс.

— В земле, где же ещё… — нараспев произнёс Орест.

— Вне времени? — философически предположил Владик.

— В хвосте, — насмешливо сказал Орест.

Все трое рассмеялись.

— Вот где зарыта собака… — сказал Орест

— …Нашего романа, — загадочно закончил Владик.

— Какого романа? — спросил Феликс.

— Как говорил Новалис, мы все живём в огромном романе — в смысле целого и в смысле частного, — пояснил Владик.

— Ха — ха — ха! Загадка, спрятанная в тайну, которая завёрнута в непостижимость, — вот что такое этот огромный роман, именуемый миром, в котором мы всего лишь божественные закорючки или описки какого‑нибудь писца, или кляксы, расползшиеся по папирусу, — иронично заметил Орест.

— У совершенного писца даже ошибка — знак озарения, — сказал Владик.

— И кто же автор этого романа? — заикаясь, спросил Феликс.

— Важно не то, кто автор романа, а то, как прочесть его, — изрёк Владик.

— То есть, кто читатель? — переспросил Феликс.

— Да, найдётся ли такой читатель, который сможет прочесть слова из разных словарей, — сказал Орест.