Всеволод Непогодин - Девять дней в мае

Небеседин приблизился к зданию дома профсоюзов со стороны внутреннего дворика и еще больше ужаснулся. Пять милиционеров стоя прикрывали собой трех боевиков «Правого сектора», сидя прислонившихся к розовому каменному забору. Боевики были экипированы в форму цвета хаки с националистскими нашивками. У каждого из них в руках был автомат Калашникова. Русские стволы на вооружении русофобов – и смешно, и грустно. Один из боевиков с оселедцем на голове звонил по мобильному и, судя по его наглому выражению лица, хвастался пятничными убийствами.

Вениамин решил обойти вокруг дом профсоюзов и внимательно осмотреть его. Небеседин сразу заметил добротную пожарную лестницу, ведущую вниз с крыши здания. Наверняка люди в суматохе не смогли соориентироваться, не заметили схемы эвакуации и поэтому сгорели заживо внутри дома. Вениамин удивился тому, что совсем не пострадало кафе при доме профсоюзов. Рекламный стенд зазывал на обед в кафе всего за 25 гривен, но Небеседин все никак не решался отведать профсоюзную кухню. Стекла кафе были целые, никаких признаков повреждений. Все окна на первом этаже здания были с решетками. Скорее всего, решетки кому-нибудь помешали выбраться наружу в зловещую пятницу и стоили жизни простым людям.

Асфальт возле дома профсоюзов изобиловал осколками битых стекол и пластиковыми бутылками из-под минеральной воды. Милиционеры, присланные охранять дом профсоюзов, ленились искать мусорные баки и, утолив жажду, бросали бутылки прямо себе под ноги.

- Я вообще не одупляюсь! Третьи сутки без сна! Ну её нахер такую работу! – возмущался вслух мент с лейтенантскими погонами.

Небеседин очутился у главного входа в дом профсоюзов и увидел вереницу людей, возлагавших цветы к импровизированному мемориалу возле здания. Вениамин доселе никогда не видел столько цветов в одном месте. Преобладали гвоздики. Горожане клали на свободное место траурные веники, молча стояли с каменными лицами, а потом принимались рыдать. Женщины вытирали слезы носовыми платочками. Мужчины старались ладонями скрыть свой плач. Старушки зажигали сотни свечей в память о невинно убиенных и молились за упокой их душ. Одновременно работники коммунальных служб убирали остатки сожженного палаточного городка. Кровавая власть пригнала бульдозеры, экскаваторы, краны, поливальные машины, чтобы поскорее расчистить площадь и дабы впредь ничего не напоминало о месте, где жила русская патриотическая молодежь.

- Еще угли не дотлели, а нас уже заставляют убирать! – восклицала дворничиха, которая явно была не рада расчищать в субботнее утро место преступления перед человечеством.

Милиционеры со щитами никого не пускали внутрь дома профсоюзов.

- Убийцы! Убийцы! Убийцы! – скандировали в их адрес разнервничавшиеся женщины.

- Христа на вас нет! – сказала бледная дама и плюнула менту в лицо.

Небеседин периферийным взглядом заметил на площади Милашкину. Валерия была в черных солнцезащитных очках, но её все равно узнавали. Жажда сенсаций была отличительной чертой Милашкиной. Еще вчера она бесстрашно лазила с телефоном в самой горячей точке столкновений на Греческой улице, была окружена в «Афине» вместе с антимайдановцами, а уже на следующий день как ни в чем не бывало рыщет по площади в поисках свежих новостей. Все дело в том, что украинские журналистки это антиподы журналисток московских. Украинские журналистки это дочери бедняков, дети из семей со скромным достатком, безотцовщина. Они идут работать сразу же с первого курса. Они затаскивают в постель главных редакторов и владельцев изданий, льстят без устали, лебезят напропалую, постоянно подсиживают и подставляют сослуживцев, лезут во все задницы без мыла лишь бы только выбраться из грязи в князи. О квартире в Москве им и не приходится мечтать, потому что их отцы никак не связаны с экспортом нефти и транспортировкой газа, а обычно трудятся грузчиками и реализаторами на промтоварных рынках. Одесские журналистки в лучшем случае способны снять себе крохотную комнатушку в старой коммуналке и зачастую живут вместе с мамашами и сводными братьями в тесных квартирах на окраинах, где в подьездах можно задохнуться от удушающего сочетания кошачей мочи и людского дерьма. Они мечтают выскочить замуж за какого-нибудь депутата, но папикам с мандатами не очень нужны коварные бесприданницы с рваческими жизненными установками. Так и болтаются по одесским редакциям как говно в проруби неприкаянные журналистки, ищущие место потеплее и дядю пожирнее. Вениамин ненавидел одесских голодранок от журналистики точно так же, как и их сытых московских коллег. В журналистике не бывает девушек из среднего класса – туда либо ломятся нищенки, либо нехотя идут богачки.