Василий Аксенов - Одно сплошное Карузо (сборник)

Трудно все это объяснить межпартийной борьбой и даже «заговором ультраправых сил», хотя и то и другое, безусловно, имеет место. Интенсивность антиклинтоновской кампании подогревается сильнейшими эмоциями, какой-то странной амальгамой нетерпимости, зависти, неполноценности. Чтобы понять, откуда эти эмоции взялись, надо отступить назад на три десятилетия, в те времена, когда Клинтон был двадцатилетним длинноволосым юнцом, чуть ли не «хиппи», а главный его низвергатель, бывший спикер Палаты представителей Ньют Гингрич (между прочим, «ньют» – это «тритон» по-английски) был студентом консервативного склада, аккуратистом в галстучке и с розовыми коленками из-под шортов; на кампусах таких пацанов называют «преппи».

В принципе, два этих персонажа олицетворяют столкновение двух разных и бесконечно враждебных культур. Президент вышел из малообеспеченной и не очень благополучной семьи. Вполне естественно было увидеть его среди бунтарей конца шестидесятых – начала семидесятых, той молодежи, что расшатывала сословные перегородки американского общества и постоянно, во всех сферах, бросала вызов ригидному истеблишменту. Смело можно сказать, что если бы не растрясли тогда эти перегородки, никогда бы Биллу не удалось ни пробиться через них, ни обойти их сбоку.

Похоже на то, что он прошел через все тогдашние, как бы сейчас в России сказали, «приколы и прибамбасы». Покуривал марихуану, хотя и «не затягивался», как он утверждает во время своих предвыборных кампаний. Вот, кстати, еще один повод для усердия прокурору Старру и его ищейкам: доказать, что затягивался, поставить под присягу с рукой на Библии, заставить соврать! Затягивался, затягивался «Слик Уилли», балдел, кружилась у него головка, видел он «небо в алмазах», торчал от ритмов «Jesus Christ Super Star», просовывал башку за ширмы благопристойного пространства!

Сачканул от призыва в армию и отправки во Вьетнам. Мне кажется, что сделал он это не от страха, но от приверженности к тогдашней идеологии «детей цветов» с их всеобъемлющим лозунгом «make love, not war!». Общеизвестно, как сильно потряс тогда этот призыв устои пуританского общества, и Билл по всей вероятности был далеко не последним из сотрясателей, о нет, далеко не последним. Он «делал любовь», и любовь «делала его» таким, каким он впоследствии и остался, несмотря на бурную политическую карьеру зрелых лет. В принципе, он вообще так до конца и не созрел, во всяком случае в своих романтических устремлениях.

Следует также иметь в виду, что он был джазовым музыкантом. Знатоки, и прежде всего в моем случае Алексей Козлов, который встречался с президентом на джем-сэйшн в американском посольстве, говорят, что клинтоновский сакс звучит почти на профессиональном уровне. Джазист, как известно, смотрит на девушку как на «чувиху», то есть веселую подружку музыканта. Меньше всего в момент увлечения его беспокоят нравственные устои. Эта хиппово-лабушная незрелость чувств и неосторожность движений в конечном счете и навлекла на этого странного президента общеизвестные теперь «цоресы» в мире притаившихся вокруг преппи, или, как я их когда-то называл в романе «Остров Крым», «мобил-дробилов», то есть зубрил-мучеников.

Мой добрый приятель, бывший московский корр и писатель Дэвид Саттер [337]в те далекие времена учился с ним в Оксфордском университете. Билла все любили на курсе, вспоминает он. Политической хитрости тогда у него не было и в помине. Очень способный и непосредственный увалень из Арканзаса. Девушки считали его неотразимым.

В принципе, Уильям Джефферсон Клинтон прошел по всей леволиберальной повестке дня. Он был в движении за ядерное разоружение. Ну, уж во всяком случае, носил на свитере «птичку-стрелку». Он выступал против дискриминации «сексуальных меньшинств», хоть сам всегда и стремился к большинству, больше того – к голове большинства. Нечего и говорить о том, что он всегда и повсюду был органически чужд и враждебен расизму во всех, даже самых малейших проявлениях. Недаром иные афроамериканцы называют его сейчас первым черным президентом США. Аллегорически, конечно, все ведь знают, что он белее белого слона. Он никогда не был коммунистом, но и в буржуазии никогда не находил никакого «скрытого шарма». Это сейчас он помахивает палочкой на буржуазных полях гольфа, молодость же его проецируется для меня в тесных, забитых фрондерами клубах вроде Middle Earth возле рынка Ковент-Гарден 1968 года. И в этом мире процветала ярче всех прочих цветов любовь того незабываемого ренессанса – открытая, манящая и откровенная даже до некоторой противности.