Василий Аксенов - Одно сплошное Карузо (сборник)

Печально, что именно вокруг этой бесовщины откристаллизовалась светлая идея национальной независимости. Нет сомнения, что честные чеченцы, сражающиеся с захватчиками, представители чеченской интеллигенции, чувствуют себя в ловушке: кто бы ни победил, добра не будет. Порочный круг запущен на полные обороты.

В столь запутанных с обеих сторон ситуациях мерилом может быть только демократия, но кто сейчас возьмется за такое мерило? Российская демократическая интеллигенция тоже загнала себя в тупик. Собственно говоря, она всегда этим отличалась – уткнуться головой в угол и предаваться самобичеванию. Мы виноваты во всех бедах России! Лживый, дурацкий стереотип, все беды России всегда шли от темного тупого мужичья, а не от интеллигенции. Единственная здравая мысль постсоветского периода пришла от краткосрочного правительства молодых интеллигентов, а не от мужицкой совбюрократии. Увы, сейчас и интеллигенция тычется в тупики своих стереотипов.

Набоков, давая определение интеллигенции, заметил, что ее всегда отличала «интенсивная симпатия к слабой стороне вне зависимости от ее национальности». Увы, то, что слабее или меньше, не всегда справедливее. Говоря о бешеных бомбежках Грозного, Сергей Ковалев почему-то упорно не замечает злодеяний дудаевских боевиков. Против русских, говорит он, выступает «вооруженный народ», а значит, мы не имеем права воевать против всего народа. Трудно, однако, не заметить, что, поголовно вооружившись, этот народ загнал себя в ловушку абсурда, когда все чаще и чаще он поднимает оружие лишь для того, чтобы защитить свое оружие.

Политическая сцена Москвы представляет сейчас собой лабиринт интриганства, неумных, но запутанных маневров, бесконечного раздора, в который, увы, вовлечены и все фракции демократов. И это, к сожалению, единственное, что вдохновляет умы. Общаясь со многими выдающимися фигурами, я заметил, что эти фигуры увядают, когда речь заходит о каких-то глобальных или, еще пуще, отвлеченных вопросах, и воспламеняются только лишь при обсуждении возни в московских кабинетах. Не будет большим преувеличением сказать, что любая фигура мнит себя будущим президентом.

Общественность боится, что покорение Чечни поставит под угрозу судьбу реформ и российской демократии. В этих опасениях есть серьезный резон, почему, однако, никто не замечает, что распространение дудаевщины вообще отберет у демократии какие бы то ни было шансы на выживание?

В американской прессе в эти дни было модно отсылать Ельцина к русской классической литературе в ее «кавказском периоде». Почитал бы, дескать, Лермонтова и Толстого, не полез бы в Чечню. Трудно, однако, сказать, на какие вопросы сегодня ответили бы байронические стихи бесстрашного поручика, который и сам сражался против горцев в составе отряда, который бы в наши дни назвали «спецназом». Трудно с этой точки зрения понять и «мэссидж» Хаджи Мурата, героя гениальной толстовской последней прозы, человека, который ненавидел русских поработителей, но еще больше ненавидел имама Шамиля, убившего его семью и ослепившего его сына. И уж совсем трудно извлечь политические уроки из описания морозной ночи в горах, когда под ногой, словно выстрел, трещит любая ветка. Чтобы извлечь из классики уроки, придется опять обращаться к Достоевскому, а именно к его кружку отвязанных бесов.

Нынче все, и русские, и чеченцы, и националисты, и державники, и демократы, во всех ипостасях, застряли в расставленных ими самими ловушках. Гуляют только бесы.

7 февраля 1995 года

(Очерк пост-постбайронизма)

Сколько бы ни твердили республиканцы в конгрессе, что их возмущает не «секс», а ложь под присягой, все это дело президента Клинтона и Моники Левински выглядит как безобразная сцена ревности на коммунальной кухне. Или, скажем, как пресловутые советские судилища по «аморалке», когда из зала в духе сатирической песенки Галича вопят: «Давай подробности!» Как это возникло в стране, где еще недавно, то есть несколько десятилетий назад, царило байроническое отношение к любви, как бы приплывшее из повестей Хемингуэя и песен Фрэнка Синатры? Год назад мы еще только поеживались, узнавая о мерзких сыскных делишках «независимого советника» Кеннета Старра, теперь масштаб лицемерия потрясает. Могущественные сенаторы и конгрессмены в буквальном смысле перетряхивают грязное белье, рассматривают пятна, оставшиеся после любовных утех, цинично выворачивают наизнанку интимную жизнь и даже физиологию своего президента. Республиканцы пытаются представить это дело как торжество американской демократии: все равны перед лицом закона и даже президент не является исключением. Этот постулат, однако, легко поворачивается в противоположную сторону: если даже и президента можно вот так, со свистом и улюлюканьем всенародно изнасиловать, значит, и с каждым гражданином можно поступить так же, и священное право «прайвеси» (частной жизни) уже никого не защитит перед лицом такого «закона».