Борис Штейн - Контрафакт

– И все, Вова? Поэтому только? – так и подмывает его спросить. – Ответь-ка начистоту!

А уж если бы пошло дело начистоту, Вова оттопырил бы нижнюю губу и ответил бы кратко:

– Еще Манька.

Но мы не спрашиваем пока, не спрашиваем, чем же уязвила такую мощь и массу такая, с позволения сказать, соломина. Не спрашиваем, и все. Время не поспело.

Все так. Однако кто-то же стоял там, у «Газелевича», пока мы тут рассуждали и рассказывали, стоял, согнувшись в три погибели, уйдя телом под капот. Кто же? Точно, что не Вова: не та фигура, чтобы согнуться в три погибели и погрузиться в зев автомобиля. Впрочем, что там загадывать загадки! Не так много на этой сцене действующих лиц, чтобы не найти героя. Кому же было и стоять там буквой «Г» и копошиться в двигателе, как не Лешке?

Лешка и копошился, а в двух шагах пристроился задиком Лешкин «Жигуль», любезно подняв крышку багажника и предоставляя на выбор любые – пожалуйста– инструменты.

Но вот мотор подал признаки жизни: кашлянул, чихнул и принялся работать, правда с перебоями, кряхтя и чертыхаясь.

– Ну вот! – весело сказал Лешка. – Осталось зажигание установить, и все. Подай-ка отвертку.

Вова подал отвертку и спросил:

– Я больше не нужен?

– Нет, – сказал Лешка. – Теперь я сам.

Вова кивнул и отправился в подвал. Шестнадцать ступенек вниз – и он оказался в своих владениях. Во всех пяти подвальных помещениях высились штабели книжных пачек. Штабели были уложены технологично: по пять, семь, одиннадцать и четырнадцать пачек в основании. Таким образом, определить количество книг в каждом штабеле можно было простыми арифметическими действиями. Если бы все это перемножить и сложить, не забыв помножить и на отпускную цену, получилась бы сумма, за которую можно было бы купить не одну московскую квартиру. Но о квартире-то как раз Вова и не помышлял. Он помышлял о джипе. О мощном, сверкающем облицовкой джипе «Патруль» или «Чероки», не суть. Квартиры там, евроремонты, джакузи-макузи Вову пока что не волновали. Он был начинающим «новым русским», и начинать намеревался с джипа.

Почему же именно с джипа?

Да потому, что слаб человек, погрязший в амбициях. Взять хотя бы эпизод из недавнего прошлого. Он, Вова, сержант еще в то время милиции, обливаясь потом, налегает, как на бурлацкую лямку, на буксировочный трос и тащит свою развалюху, на которую с трудом наскреб с жидких милицейских доходов. Сзади упираются Лешка с братом, а мимо громыхает на телеге Лешкин отец, и конь его наглый задирает хвост и стреляет навозом чуть ли не в Вову. И хоть глупо, глупо и непонятно, с чего взялось, но Вове кажется в этот момент, что оба они, он и конь, как бы соревнуясь, тянут каждый свое, и конь опережает и радостно серет, а Вова только обливается потом.

– Да полно, Вова! – хочется сказать ему. – Не был ты унижен з родных краях, был как-никак милиционером, хоть в небольших чинах, но властью. И на государственной зарплате при лютой в округе безработице.

– А вот и был, – возразит на это Вова. – Был унижен. В сравнении с тем же Лешкой Борисенко. Тот же Лешка Борисенко успел уже к тому времени дважды сорвать большие деньги и просвистеть их, а я тогда денег еще и не нюхал. А вот я приеду в частный сектор города Братство на джипе, прокачусь на сверкающем внедорожнике по чутким улицам, забацав между делом нехилую музыку, и посмотрим тогда, что скажут дорогие земляки, тот же самый отец Борисенко и его чертова лошадь.

В подвальном владении были туалет и кран с раковиной, припасено было и полотенце, и мыло, и стиральный порошок для отмывания первой грязи. Вова всем этим тщательно воспользовался и, уже чистый, вошел в «канцелярию».

А в «канцелярии» на единственном старом деревянном кресле, обшитом продранным зеленым сукном, сидела Манька и лузгала семечки.

– Мань! – позвал Вова внезапно осевшим голосом.

– Ну! – ответила Манька и подозрительно посмотрела на него. Взгляд у Вовы помутнел, губа слегка оттопырилась.

– Мань, встань, я посижу.

Манька, пожав плечами, легко поднялась с кресла и не успела оглянуться, как Вова с неожиданной для его комплекции ловкостью схватил ее за тощие бока и усадил на широкие колени. О том, чтобы вскочить, нечего было и думать: Вова удерживал ее большими пухлыми ладонями, ощущая пальцами выпирающие ребра, и дурел от этого.

«Да что я им, медом намазана? – пронеслось в Манькиной голове. – Вадик ходит, головой крутит, и Вова вот…»

Вову Блинова Манька сильно уважала, как достигшего вершины.