Татьяна Булатова - Да. Нет. Не знаю

– Золотинка, – вмешался Одобеску, – ты не права. У Наташеньки другая ситуация.

– Никакой особенной ситуации у Наташеньки нет. Она – взрослая незамужняя женщина, без пяти минут доктор наук. Насколько я знаю, это самая молодая заведующая кафедрой в институте. Я специально узнавала. Но и у будущих докторов наук должна быть своя личная жизнь. И организовывать эту жизнь под носом у папы и мамы, по меньшей мере, неловко. Она элементарно мужчину к себе привести не может!

– А может, не хочет?! – вышел из себя обычно выдержанный Коротич.

– Хочет! – заорала Аурика на мужа. – Ей просто некого!

– А что, как только она переедет, он появится?! – задал резонный вопрос Михаил Кондратьевич.

– Он не появится, – грустно изрек Георгий Константинович, и оба супруга моментально успокоились. – Он не появится.

– Откуда такая уверенность? – скривилась Аурика.

– Опыт, – уклончиво ответил отец и поджал губы, покачивая головой. – Но может быть всякое…

И всякого, действительно, было больше чем достаточно. Наталья Михайловна Коротич так и не вышла замуж, и даже неизвестно, случился ли в ее жизни тот единственный раз, после которого у женщины появляется право при случае сказать: «А вот, помню, у меня…» – и загадочно улыбнуться.

Зато, как обещала Манефа, и беды не было. Была головокружительная научная и административная карьера. Зарубежные командировки. Отдельная трехкомнатная квартира на Кутузовском. Дача в Акулинине. И наконец – выстраданное в ожесточенной войне интересов и амбиций почти собственное детище в виде негосударственного вуза под скромным названием «Институт управления, бизнеса и права». Причем что важно: под крылом этого учреждения нашлось место всем трем сестрам Коротич и даже Наташиной племяннице – Алиной дочке Лерочке Спицыной (в замужестве Жбанниковой).

Но прежде чем Наташа превратилась практически в полноправную хозяйку того, что потом назвали неудобоваримой аббревиатурой НОУ МПИУБП, в ее жизни начались изменения необратимого характера. В сущности, одно из них было вполне логичным, но при этом – совершенно неожиданным и, с точки зрения Натальи Михайловны Коротич, абсолютно неправильным. В возрасте восьмидесяти пяти лет умер Георгий Константинович, которого по старой привычке она так и называла Ге. И Наташа, узнав о случившемся, прилетела из Варны, отложив очередной научный доклад на очередном конгрессе разномастных математиков. Она буквально ворвалась в квартиру в Спиридоньевском переулке, невозможно для такого случая нарядная, в красном платье с этнической вышивкой по подолу, купленному в Болгарии в дурацком магазине для одуревших от солнца туристов, и долго стояла перед дедом на коленях, проговаривая все то, что должна была сказать ему при жизни. И когда опухшая от слез Аурика заявила такому же опухшему от слез Коротичу, что вот он – конец, раз ушел в мир иной главный мужчина ее жизни, Наташа поднялась, посмотрела на мать, единолично присвоившую себе право оплакивать ссохшегося от старости Георгия Константиновича, и презрительно усмехнулась, а осиротевшая Аурика Одобеску торопливо добавила: «Правда, еще один остался».

Во время похорон Аурика добровольно уступила свое почетное место старшей дочери, и это не вызвало никакого ропота у остальных девочек, чей возраст уже давно перевалил за ту черту, когда их можно было так называть. Никто не оспаривал Наташиного права быть главной любимицей Ге, наоборот – и Альбина, и Ирина, и Валя свои соболезнования приносили в первую очередь не матери, а старшей сестре.

– Наташка, – обнимали они ее по очереди. – Ну, хватит тебе, не плачь. Этого же следовало ожидать. Чего ты хочешь?! Восемьдесят пять лет! Не мальчик. Жалко, конечно. Но что поделаешь?!

И только Альбина искала другие слова для того, чтобы хоть как-то облегчить Наташину скорбь:

– Он легко… Я была здесь, когда приезжала «Скорая». Просто заснул. Лег на бок, сложил руки под щеку, и все. Не больно, не страшно… Счастливый человек. Можно было бы смерть заказывать – такую же себе просила бы. Веришь, мама даже не сразу поняла, что он умер. Спит и спит. А оказалось…

– Если бы она (Наташа кивнула головой в сторону матери) чаще его навещала, может быть, спасли бы.

– Зачем? – грустно спросила Альбина и взяла сестру за руку.

– Как зачем?! – изумилась простоте вопроса Наташа.

– Зачем? Вспомни Глашу.

Умерла Глаша странно: просто заболел живот. Болел два дня; она не давала вызвать «Скорую» до тех пор, пока Альбина не ворвалась в ее комнату в сопровождении деда и не потребовала показать то, что помощница барона Одобеску тщательно прятала под одеялом, подворачивая его под себя, чтобы, не дай бог, не сползло. «Острый живот», – моментально определила уже практикующая Алечка и потребовала вызвать «Скорую».