Татьяна Булатова - Да. Нет. Не знаю

Георгий Константинович обернулся и вздрогнул: у него за спиной стоял горбун и шевелил губами. «Откуда он взялся?» – подумал Одобеску и тут же получил ответ:

– Ты чего ж, Тимофей, людей-то пугаешь? Как гриб из-под земли выскакиваешь! – пожурила помощника ясновидящая и тут же приказала: – Давай, следующего зови. Все равно зря стоит: нету уж никого.

От сказанного у Георгия Константиновича по спине поползли мурашки, и он поймал себя на мысли, что все происходящее попахивает какой-то чертовщиной.

– А ты не суди, – прикрикнула на него Манефа. – Божье дело! Мне отец Игнатий благословение давал. Не просто так.

Измученный и расстроенный, Одобеску вытащил из портмоне все его содержимое и протянул горбуну. Тот, как ни в чем не бывало, послюнявив палец, пересчитал купюры и выдал Георгию Константиновичу пять рублей.

– На птичку, – непонятно произнес мужичонка и распахнул перед носом потерявшегося барона дверь: – Тама выход.

Одобеску безошибочно нашел входную дверь и, выйдя на площадку, почувствовал, как предательски подрагивают колени. Георгий Константинович, ухватившись за перила, начал спускаться, все время думая о том, как бы не упасть. Преодолев пролет между вторым и первым этажами, он интуитивно нащупал взглядом Глашино лицо и пошел прямо на него, как слепой на голос.

Увидев, что с хозяином творится неладное, Глаша бросилась ему навстречу.

– Все? – только и вымолвила она, заглядывая Одобеску в глаза.

– Все, – одними губами ответил тот и, шатаясь, направился к выходу.

Выйдя на улицу, Георгий Константинович понял, что не дойдет до остановки. В этот момент к страшному дому на Госпитальной улице подкатило такси, из которого выпорхнула молодая женщина и безошибочно направилась к тому же подъезду.

– Такси! – Одобеску мысленно поблагодарил провидение и по-молодецки свистнул.

Машина тут же подъехала, из окна высунулся веселый водитель и с пониманием поинтересовался:

– Ну чего, отец? Совсем ноги не держат? Садись давай. Птицей долетим! Куда едем?

Услышав про птицу, Георгий Константинович лишился дара речи и беспомощно посмотрел на свою спутницу:

– Спиридоньевский переулок, дом девять, – назвала Глаша адрес и помогла хозяину усесться в такси. Машина тронулась с места под щелканье счетчика, на который пассажир Одобеску даже внимания не обратил. Добравшись до места, он просто вынул из кармана пальто возвращенные ему горбуном «на птичку» пять рублей и протянул их водителю.

– Так это… – протянул парень.

– Сдачи не надо, – отвернулся Георгий Константинович и с трудом вылез из автомобиля.

Поездка к Манефе примирила барона Одобеску с несправедливой действительностью. Из жалости он даже хотел переписать завещание, таким образом пытаясь компенсировать ту пустоту, которая была отмечена ясновидящей. Но потом раздумал и оставил все, как есть.

– От судьбы не уйдешь, – тяжело вздыхала Глаша и, как обычно, следила за хозяином преданными глазами.

– От судьбы не уйдешь, – повторил ее слова Одобеску и позвонил родителям Наташи. – Надо отделять девочку. Пора. Тридцать лет – не шутка. У тебя в ее возрасте уже три девчонки по дому бегали.

– Предлагали, – признался Михаил Кондратьевич, на самом деле внутренне противящийся Наташиному отделению, – не хочет. Говорит, дома спокойнее.

– Еще бы не спокойнее, – моментально ввязалась в бой Аурика Георгиевна и встряхнула головой, пытаясь отбросить с лица непослушную прядь волос, совсем чуть-чуть тронутых сединой. – На всем готовом. Вполне можно позволить собой заниматься. Места много, живи – не хочу.

– А тебе жалко? – не выдержал Михаил Кондратьевич, мучительно переживавший тот факт, что две дочери – Аля и Ирина – покинули родовое гнездо, наладив свою личную жизнь, и, кажется, в отличие от старшей сестры, вполне удачно.

– Мне не жалко, – Аурика повысила голос, но потом, взглянув на отца, попыталась вернуться к нормальному тону. – Мне, Коротич, места не жалко. Но если бы она собой занималась, а то ведь – непонятно кем.

– Она дописывает докторскую, – вступился за Наташу профессор. – Сейчас не время…

– Скажи просто, что ты не хочешь ее отпускать.

– Не хочу, – Михаил Кондратьевич не стал спорить. – А ты думаешь, Георгий Константинович хотел?

– У Георгия Константиновича, – язвительно произнесла Аурика, – была одна-единственная дочь. А у тебя – четыре, две из которых не живут с нами уже достаточно длительное время, а Алька так вообще семь лет. Ты же по ней не убиваешься?!