А потом, потом ему, ошалевшему, потерявшему голову, явилась, будто в отраду и облегчение, самая безжалостная и самая желанная из всех обитателей Олимпа, ах, такая поистине божественная с виду, с таким мягко очерченным и вместе с тем с таким крепким телом, с такими губами, с такой — ах! — грудью, рожденная из морской пены, но вся такая мясистая, плотская — ох! — неповторимая Афродита; порой она глядела на тебя таким ласково-нежным взглядом, но порой словно обжигала душу, поведя куда-то вбок своим, по-змеиному загадочным, коварным взором, и глаза ее потрясали, мягкими шипами царапали испепеленную душу.
Не умевшая ходить, она или возлежала под кем-нибудь на ложе и царственно самовольничала или же летала по воздуху, таская за собою везде и повсюду своего любимого сыночка — острострелого Эроса, меж тем как всех остальных своих отпрысков прекрасно приучала шататься по белу свету.
Обожатели богини различали в ней двух Афродит; но не до чистейшей любви Афродиты Урании было зрелому Скирону, и Эрос пронзительно больно всадил ему прямо под лопатку острую и легкую стрелу, омоченную в язвящей слюне Афродиты Пандемос.
Та Афродита, Пандемос, зажигала буйный, жгучий огонь плотской любви; он быстро разгорался, но так же быстро и угасал, но прежде чем опустошенный герой успевал подумать, что любви, оказывается, нет, тот огонь вновь охватывал его, вновь полыхал, и немало многообразно щедрых тел познал в свое время, сам до краев налитый жизненными соками Скирон; многие рослые элладки носили на себе, как незримые раны, следы его горячих губ, запечатленные на шее, плечах, на холмиках грудей, но сильнее всего жгучие поцелуи удачливого охотника на львов помнили губы, только вот он совсем разучился плести венки, потому что подпавшие под власть Афродиты Пандемос переставали внимать Аполлону; гордые близостью со Скироном опрокинутые навзничь, горячечно зацелованные женщины с дрожью вбирали в себя истерзанную плоть и кровь раненного Афродитой Пандемос героя, — он так целовал, что...
Потом вторая, очень, очень редкая Афродита — небесная Урания — соизволила привести к нему разноцветноглазую Тиро, пришли они пешком; небесная Урания, взяв эту женщину непостижимой боли за руку, и так вела ее по скалистой земле; в самый первый раз Скирон увидел Тиро в зарослях тростника; но как же все-таки это было, с чего все между ними началось... Сейчай Скирону было не до воспоминаний: весь сжатый в горестный ком в той беспроглядной тьме, он явственно ощущал безмолвную настойчивость своей птицы: «Грядут, грядуут...»; с трудом распрямив стройные ноги, Скирон чуть продвинул их вниз, затем отклонившись назад, с затаенным дыханием нащупал слепыми ступнями округло обступившую его скалистую тропу и стал, царапая тело, ползком спускаться вниз; некий разбойник медленно сползал из ночного мрака вниз, к свету, к залитой сиянием земле, и кто знает, какому искателю судьбы суждено было столкнуться с ним, кое-как выбравшимся из темного мозга скалы, там, на этой горстке принадлежащей ему земли, при свете белого дня; и с кем предстояло столкнуться самому Скирону на свету, на распростертой вдаль знойной ладони многозрячего Гелиоса...
5
Всеримская госпожа, великая синьора Анна, Маньяни! Как это все-таки вам удалось так, с головы до ног, опутать одного грузина, полностью покорить его, да еще из такой дали, хотя и сморозил я тоже — будто у Вас и забот других не было, как только кого-то там покорять и очаровывать! Нет, просто Вы были свободны, но до какой степени!.. Удивительно! Но только ли одно это? А как естественно облекли Вы себя своей родиной, своей Италией, в которой как нигде густо было намешано гениев, уж не говоря о сверхталантах, хлопотавших на каждом шагу по-муравьиному, и вот для такой-то страны, для своей родной Италии, Вы стали иконой, образом, только не застывшим, подобно изваянию, в горделивом безмолвии, — быстрая в движениях, искристоглазая, мечущая потоки слов, Вы — возможно ли такое! — несли в себе всю Италию и особенно — Вечный город — Рим, и счастливые римляне с благоговением и любовью величали Вас, госпожа, именем «Мама Рома», и тот грузин, что предпочитал родину свою, гористую Грузию, всему земному шару, очень хорошо понимал вес и цену этого прозвища.
— Нет, — твердо отвечал Ифит. Он был неприступен.
— Я прошу всего лишь пару грошей, — немощным голосом повторил старик. — Что для тебя какие-то два гроша, — по твоей одежде видно, что ты обладатель больших богатств.
Читать дальше