О Чонхи - Огненная река

Когда он был ещё маленьким, лет тринадцати, мы с ним часто ходили играть в теннис. Однажды дул сильный ветер, и играть было трудно, поэтому другие игроки уже давно разошлись, и мы остались одни на пустом корте. Я уговаривал его вернуться домой, но сын упрямился и не слушал меня.

Во второй половине дня ветер стал ещё сильней, играть стало совсем невозможно. Но он всё упорствовал. Из-за белой линии со всех сторон в него летели мячи, а он неутомимо бегал, размахивая ракеткой.

Я подошёл к нему, положил руку на плечо, желая успокоить и уговорить вернуться домой, но он вздрогнул, и я сильнее сжал свою руку.

Он заплакал и закричал, вытирая слезы кулаком: «Я хочу убить! Убить всех!» В его глазах, поднятых на меня, гнев и ущемлённое чувство собственного достоинства боролись с почтением к своему отцу.

Вечером мы молча возвращались домой. Я не смог положить руку на его хрупкие плечи, как делал это раньше. С тех пор мы перестали играть в теннис.

Выходит, он каждый раз, когда мяч попадал на его ракетку, кого-то или что-то убивал.

Однажды на рассвете я тайком подглядывал за ним. В углу корта он бил мячом в одну точку на стенке; мяч каждый раз попадал точно в цель и возвращался на ракетку.

Мои глаза поблёскивали, как у охотника, который точно прицелился в спаривающихся зверей, или как у старой змеи, играющей с жирной лягушкой, зажав в зубах жестокую радость.

Я затаился в ярких солнечных лучах поднимающегося солнца, стараясь не пропустить ни одного его движения.

Он наклонял тело навстречу мячу, далеко отводил руку и тут же поднимал её вверх, и это было необыкновенно красиво и страшно. Будто он стоял на высокой крутой скале, и смотреть на это было жутко и завораживающе. Когда мастерство становится крайне утончённым и совершенным, то кажется, что делать это очень просто, настолько оттачиваются движения. В его игре был виден только взмах ракеткой, мяч казался отблеском света.

Он так был похож на меня, молодого. Когда я понял, что моя физическая сила и мастерство достигли вершины, и мяч не будет отскакивать от ракетки правильней, меня охватило чувство безнадёжности, и я даже думал покончить жизнь самоубийством. Церемония смерти слишком прозрачна и не прощает ни малейшей ошибки. В то время я убивал и убивал пробивающееся во мне чувство головокружительной пустоты; размахивая ракеткой, я ощущал себя на краю скалы. При этом я прекрасно знал, что тем самым, в конце концов, погублю себя.

В итоге я оказался трусом, бросил ракетку и, женившись, вывел себя на общепринятую орбиту.

Я не задавал себе таких вопросов — зачем живу? Для чего ежедневно ем? Наслаждаюсь хорошей погодой? Время от времени они упрямо вылезали, как нитки из старого ковра, но, к счастью, у меня появился ребёнок. Это был отличный ответ на все мои вопросы.

Я тайком наблюдал за ним и знал, что он умрёт.

Как-то он приехал домой в отпуск из части с убитым волком на плече.

Он упорно твердил, что это волк, настаивал на этом, но это точно была собака со следами пули в боку.

Мы наточили ножи, разожгли печь, опалили шерсть, приготовили и съели её. Мы обнажали свои дёсны в оскале, как волки, облизывали кости красными длинными языками и высасывали из них мозг. А он хлопал себя по животу, длинно отрыгивал и говорил: «Вы знаете, я долго думал, где устроить свадьбу. Думал, думал и пришёл к решению, что лучше всего церемонию провести в церкви. Я нашёл одну церковь. Как вы знаете, там бывает очень тихо, если зайти в будний день. Я не знал, с кем я должен поговорить, ходил по пустой церкви большими тяжёлыми шагами из угла в угол, то садился на скамейку, то ложился на неё. Представляете, именно в этот момент меня обнаружил пастор. По-видимому, он решил, что я вор, который пробрался, чтобы украсть подсвечники, как Жан Вальжан, и заорал на меня грохочущим, как раскаты грома, голосом: „Кто ты такой?“ Мне было так неловко и стыдно перед ним, что не нашёл в этот момент подходящих слов и просто ответил: „Я грешник“».

Он рассказывал, и мы хихикали, как настоящие безбожники.

Затем он отправился на войну. Пришла открытка, где он писал, что там всё время идут дожди. Как будто доказывая это, по написанному растекались чернила, вызывая у меня ощущение, что по его словам стучат капли дождя. А потом он вернулся без ног, а еще три месяца спустя покончил с собой, выстрелив себе в голову из охотничьего ружья.

Он умер на теннисном корте. Как он добрался туда без ног? Когда я увидел, как на мокрой земле, где растаял снег, загустевает его кровь, становясь цвета глины, меня стало рвать.