Армандо Салинас - За годом год

Шум у входной двери вывел ее из задумчивости. Она узнала шаги Хоакина и Антонии. Они о чем-то говорили и смеялись. Мария зажгла свет в кухне и притворилась, будто возится с посудой.

— Антония, — сказала она девушке. — Твоя тетя просила, чтобы ты подождала ее, она скоро придет. Пошла в лавочку отовариваться.

— Спасибо, — ответила девушка.

Хоакин опять куда-то уходил. Он пришел, только чтобы взять несколько книг. Но перед тем, как уйти, умылся под краном.

Мария опять приложилась к бутылке. Пот градом катился по спине. Ей было нестерпимо жарко, горели даже глаза, но она не чувствовала опьянения. Снова хлопнула входная дверь. И вскоре послышался спор между Ауреа и племянницей.

«Как пить дать, не пустит ее».

— В полдесятого чтоб обязательно была дома, — настаивала Ауреа.

— Но тетя, — возражала девушка, — сейчас уже девять. Ты отпускаешь меня только на полчаса!

В тот далекий день тоже было девять часов вечера. Побыв немного с товарищами по работе, они с Матиасом ушли, взявшись под руку. Забрались в ближайшее кино на продленный сеанс.

Шли два фильма подряд. После окончания каждой программы зрители вставали с мест и в знак одобрения поднимали вверх сжатый кулак или сплетали руки над головой. «Теперь, — подумала Мария, — времена переменились и зрители в кинотеатрах, наверное, в виде приветствия выбрасывают руку вперед».

Матиас был очень нежен с нею. Он ласкал и крепко обнимал ее.

— Мария, — с придыханием шептал он. — Я считал, что уже ни одна женщина на свете не вскружит мне голову, но я ошибался. Вы свели меня с ума, признаюсь в этом. Ну полюби меня, хоть немножко. Будь со мной поласковей, ну хоть разочек…

Они вышли из кино раньше, чем кончился сеанс. Над городом нависала темная ночь. Но, несмотря на поздний час, по улицам разгуливало много народу. Прожекторы метались, скрещивая яркие снопы света. Белые кочаны зенитных разрывов усеяли ночное небо. Вскоре зенитки замолчали, и было только слышно, как шел непрерывный бой в Университетском городке.

— Дубасят почем зря у клиник, — сказал Матиас.

Они шли молча. Через несколько минут Матиас снова принялся за свое:

— Дома никого нет, сын сейчас живет у дяди с теткой.

Мария посмотрела прямо ему в лицо. Матиас сгорал от нетерпения. Он опять крепко обнял ее.

— Никак не попаду ключом в замочную скважину.

— Давай я открою, — сказала Мария.

Сидя на низеньком стуле, Maрия улыбалась, вспоминая ту далекую военную ночь. И снова приложилась к бутылке. В восьмой раз.

Оставался всего лишь один глоток.

Муж, дом, квартиранты — все проваливалось в бездонную пропасть.

Она начала тихонько напевать.

В голове будто что-то застряло, тяжело давило виски. Мария привстала и, качнувшись, снова опустилась ка стул.

Последний глоток.

Пустая бутылка, упав на пол, покатилась под кухонный стол. В окнах, выходивших во двор, зажегся свет. И ей стало радостно, ужасно радостно. А потом грустно.

В соседней комнате, первой по коридору, жила старуха, торговка конфетами.

Она вечно ходила в одном и том же черном заляпанном халате, поверх которого надевала передник. Голову повязывала платком.

Старуха почти никогда не улыбалась. Никто не слышал от нее приветливого слова. Неизменно суровая, она восседала за своим высоким лотком с конфетами.

Торговала старуха с десяти утра до позднего вечера. По утрам, встав с постели, она съедала половину хлебного пайка, запивая его чашкой дешевого ячменного кофе. В обед она не покидала своего поста, а только съедала вторую половину хлеба с кусочком мармелада.

Лоток торговки стоял у самого входа в метро на станции «Кеведо». Кроме конфет, старуха промышляла хлебом и табаком. Хлеб и табак поставлял ей сторож из аюнтамиенто, он же взимал с нее налог за уличную торговлю.

Каждый вечер, возвратясь домой, старуха неизменно садилась на стул в уголке столовой и наблюдала, как ужинала семья Матиаса. Она не произносила ни единого слова и довольствовалась тем, что слушала радио.

Хоакина очень раздражало присутствие старухи, которая молча наблюдала за ними.

— Вы можете разогреть себе что-нибудь на ужин, печка еще теплая, — говорила Мария.

Донья Пруденсия поднималась со своего стула и шла yа кухню подогреть чашку солодового кофе и поджарить омлет.

Поужинав, она снова возвращалась в столовую и слушала радио, пока все не укладывались спать.

Иногда по вечерам три женщины затевали разговор за мытьем кухонной посуды.