Армандо Салинас - За годом год

— А правду говорят про француженок?

— Я думаю, что они такие же, как все. По-моему, женщины всюду одинаковые. Ну, конечно, если дать больше свободы…

Марию всегда развлекало, когда ее расспрашивали насчет любви во Франции. Для большинства мужчин одинокая молодая женщина, пожившая в Париже, казалось, сулила неизведанные любовные утехи. И вдобавок легкодоступные.

— Ладно, Мария, мы подождем тебя у выхода, пойдем с нами пропустим по стаканчику.

— Хорошо, — согласилась она. — Пойду, если только вы меня не заговорите.

Матиас оказался рядом с Марией, когда они вышли на улицу. Стоял серый пасмурный вечер. По небу вскачь неслись тучки. Утром прошел дождь, и вода словно смыла краску с двери бара.

Часть улицы была не замощена. Рабочие, возводя баррикады, выламывали брусчатку на мадридских улицах и перетаскивали ее к передовой, к траншеям.

— А ну, первая кружка по кругу, как обычно.

Матиас был неподражаем. Неизвестно как, но он всюду успевал расплачиваться первым. Он попросил чего-нибудь на закуску.

— Нет ничего, кроме каперсов.

— Ну, раз нет…

— Нет, ничего другого нет.

На стене заведения красовался плакат военных лет, приколотый кнопками.

На плакате было изображено огромное ухо, и под ним стояла предостерегающая надпись:

ОСТОРОЖНО! НЕ БОЛТАЙ!

ТЕБЯ СЛУШАЕТ ПЯТАЯ КОЛОННА!

Мария продолжала вспоминать. Неиззестно почему, но воспоминания о тех далеких временах ярко вставали перед ее мысленным взором. Она помнила все до мельчайших подробностей.

Все сгрудились у стойки. У Матиаса был приятный голос, и он великолепно спел хоту. Среди этого шума, песен, громких возгласов, хлопков в ладоши и жарких споров Матиас нежно и ласково пожимал ей руку.

С холма Гарабитас начала бить артиллерия, то и дело раздавались взрывы. Это был методичный обстрел, он начинался всегда в одно и то же время.

— Уже начали. Вот послушайте, как сейчас им ответит «старушка».

«Старушка» была самая знаменитая пушка во всем Мадриде. По словам знатоков, она обладала неподражаемым голосом, отличавшим ее от всех остальных орудий.

И «старушка» отвечала.

— А как твой сынок, Матиас?

Матиас недавно овдовел. Жена оставила ему смуглого мальчика с чуть вьющимися волосами. Мария знала его по фотографиям.

— Учится. Ходит во вторую ступень.

— Он у тебя настоящий мужчина.

— Да, повыше меня ростом.

Матиас беседовал с Родригесом, старым вагоновожатым, про которого приятели говорили, что «у него живот больше, чем у бабы на сносях». Мария помнила, как Родригес смотрел на свои часы: высоко подняв брови и с великой важностью. Извлекая из кармана куртки свой «рос-коп», он долго рассматривал его, а затем так же важно клал обратно в карман. Делал он это поминутно, но Марии казалось, что тем не менее Родригес никогда не знал, который час.

— А как поживают твои, Родригес?

— Живут себе преспокойно в Валенсии. Я пока их не зову.

Родригес указал большим пальцем через плечо, намекая на железный дождь, льющийся на город. И важно продолжал:

— Старший сейчас в Гвадалахаре. Вчера только получил от него письмо. Хорошо потрепали они итальянских фашистов в Гвадалахаре. Кажется, некоторые драпали до самой Сарагосы.

Мария продолжала вспоминать прошлые времена. Через черный проем окна со двора доносились тысячи различных звуков.

Из крана нудно капало в раковину. «Хоть бы Хоакин починил его наконец. Уж десять раз говорила».

Донья Пруденсия возилась у себя в комнате. Дети на первом этаже, не переставая, хныкали. Мать отчитывала их за то, что они отказывались есть мучную болтушку.

Мучная болтушка. Гороховая каша. От гороха пучит, усиливается сердцебиение. Пухнут руки и ноги. А что она ест? Да самое дешевое. Кашу. Дерьмовую кашу. «Ну и собачья жизнь! Только об еде и думаешь. Проклятая жизнь, дерьмовая жизнь», — размышляла Мария, слушая, как мать отчитывает своих детишек.

Она снова приложилась к бутылке. Вина оставалось меньше половины, и оно отдавало кислятиной.

Зажглась лампочка в кухне напротив. «Какая худущая и безобразная стала эта сеньора Петра, — подумала Мария. — И это когда они хорошо зажили. Муж у нее сержант в интендантских войсках. Кофе разогревает. Хороший, настоящий кофе, не то что это дерьмо из лавочки». — Она почти возненавидела соседку за то, что та питалась лучше ее.

Мария развлекалась, наблюдая, как соседка процеживает кофе через матерчатую цедилку. Цедилка напомнила ей своей формой и цветом козье вымя. И она рассмеялась. Соседка сжимала пальцами цедилку, чтобы лучше отжать кофе, сжимала и давила, словно сосцы вымени. Из большого пакета достала сахар. Мария, словно завороженная, следила за каждым ее движением. Вспомнила, что на той неделе не выдавали сахара по карточкам и ей пришлось купить у спекулянтов. И снова с ненавистью взглянула на противоположное окно.