Гюнтер Грасс - Кошки-мышки

Перед нашим обратным заплывом — у Винтера от происшествия случился нервный припадок, он разрыдался, и его пришлось успокаивать — Мальке еще раз спустился под мостик. Через четверть часа — Винтер все еще всхлипывал — он опять вылез, нацепив внешне почти неповрежденные, едва тронутые плесенью наушники, какими пользуются радисты; в центральной части судна, внутри командного мостика, но ниже уровня воды, Мальке нашел доступ к помещению, которое служило на тральщике радиорубкой. Он наконец признался, что обнаружил вход в радиорубку, когда вытаскивал девятиклассника из-под труб и мотков кабеля. «Но я все хорошенько замаскировал, ни одна скотина этот вход не отыщет. Пришлось поработать. Теперь это мое логово, чтоб вы знали. Там вполне уютно. Можно укрыться, если здесь запахнет жареным. Куча всякой техники сохранилась, передатчик и прочее. Надо бы его наладить. При случае попробую».

Только ничего у Мальке не получилось. Да он и не пытался. А может, тайком похимичил внизу, но у него ничего не вышло. Хотя парень он был рукастый, здорово разбирался в моделировании, однако техника его никогда по-настоящему не увлекала; к тому же портовая полиция или военно-морские службы накрыли бы нас, если бы Мальке наладил передатчик, запустил его и вышел в эфир.

Наоборот, Мальке освободил радиорубку от техники, раздарив ее Купке, Эшу и ребятам помладше, оставил себе только наушники, которые с неделю носил на голове, а потом выбросил за борт, когда начал заново обставлять и планомерно обживать радиорубку.

Завернув книги — не помню, какие именно, но вроде среди них был роман о морском сражении «Цусима», один иди два тома Двингера [18] Эдвин Эрих Двингер (1898–1981) — популярный немецкий писатель, во время Второй мировой войны служил военным корреспондентом в танковой дивизии. , а также кое-какая религиозная литература — в старые пледы, обернутые клеенкой, и промазав швы смолой или воском, он погрузил сверток на плотик, который доставил вплавь без нашей помощи на посудину. Книги и пледы, кажется, удалось пронести в радиорубку, не замочив. В следующий раз были перевезены восковые свечи, спиртовка, горючее, алюминиевая кастрюля, чай, овсяные хлопья и сушеные овощи. Зачастую он просиживал в радиорубке больше часа, не отвечая на наши неистовые стуки, звавшие его вернуться на палубу. Конечно, мы восхищались им. Но Мальке почти не обращал на нас внимания, становился все более немногословным, даже не позволял нам помогать при перевозке своего имущества. Когда на наших глазах Мальке свернул в тугой рулончик цветную репродукцию Сикстинской мадонны, знакомую мне по визиту в мансарду на Остерцайле, засунул рулончик в обрезок латунной трубки для развески гардин, концы которой залепил пластилином, после чего переправил мадонну сначала на посудину, а затем в радиорубку, я понял, ради кого он так старается и для кого наводит уют в своем жилище.

Видимо, подобная транспортировка не обошлась для репродукции без повреждений — или же бумага пострадала от сырости, даже сочащейся влаги в помещении, куда поступало недостаточно свежего воздуха, — ведь там не имелось ни иллюминаторов, ни вентиляционных труб, которые все равно были залиты водой; во всяком случае, через несколько дней после того, как репродукция попала в радиорубку, у Мальке опять появилось на шее украшение: нет, не отвертка, а бронзовая иконка с плоским рельефом так называемой Черной мадонны из Ченстоховы висела — у иконки имелось ушко — чуть ниже ключиц на черном шнурке для ботинок. Многозначительно подняв брови, мы переглянулись, подозревая, что Мальке опять начинает культ мадонны, но он, едва мы расположились на мостике, чтобы обсохнуть, сразу отправился вниз, а через четверть часа появился снова, уселся у нактоуза — без шнурка и иконки, вполне довольный.

Мальке принялся насвистывать. Я впервые услышал, как он насвистывает. Делал он это, конечно, не впервые. Однако я впервые обратил внимание на то, что он насвистывает, поэтому мне показалось, будто он действительно впервые сложил губы трубочкой для свиста; только я, единственный кроме него католик в нашей компании, понял, что именно он насвистывает — одно за другим церковные песнопения в честь Девы Марии, при этом он сполз к остаткам релинга и, демонстрируя отличное настроение, спустил ноги за дребезжащую обшивку мостика, чтобы отбивать пятками такт мелодии; под этот глухой бой он без запинки целиком исполнил все Троичное песнопение «Veni, Sancte Spiritus» [19] Гряди, Дух Святой (лат.). , потом, как я и ожидал, пятничную молитву, предназначаемую для кануна Пальмового воскресенья. А еще выдал назубок все десять строф от «Stabat Mater dolorosa» до «Paradise gloria» и «Amen» [20] Имеются в виду первые и последние слова гимна: «Мать печальная стояла, / крест слезами омывала, / на котором Сын почил». И: «А когда погибнет тело, / Ты душе моей соделай, / славы Божий рай. Аминь». (Перевод с латыни диакона Павла Гаврилюка.) ; хотя я и сам поначалу весьма усердно, позднее нерегулярно помогал на богослужениях его преподобию отцу Гусевскому в качестве министранта, однако сумел бы вспомнить от силы начальные слова этих строф.