Джеффри Арчер - Лишь время покажет

— Ты когда-нибудь спрашивал себя почему?

— Думаю, сегодня мы выяснили причину, — заметил я, постаравшись, чтобы мой голос не прозвучал слишком уж безразлично.

— Вовсе нет, — тихо поправил Джайлз. — Сегодня мы выяснили, что Эмма, возможно, приходится тебе сводной сестрой. Теперь я понимаю, почему отец хранил в тайне связь с твоей матерью: намного больше его беспокоило, что о его отцовстве узнаешь ты.

— Я не понимаю, в чем разница, — признался я, уставившись на него.

— Вспомни единственный вопрос, который он задал тебе в тот раз.

— Он спросил, когда у меня день рождения.

— Верно, и когда он выяснил, что ты на несколько недель старше меня, то вышел из комнаты, не сказав больше ни слова. И позже, когда нам пришла пора возвращаться в школу, он даже не вышел из кабинета попрощаться, хотя это был мой день рождения. И вплоть до сегодняшнего дня я не понимал смысла его действий.

— Что важного в этой мелочи через столько лет? — удивился я.

— Именно тогда мой отец понял, что его первенцем можешь быть ты и титул, дело и все имущество достанутся не мне, а тебе.

— Но твой отец может оставить собственность кому пожелает, и это уж точно буду не я.

— Хорошо бы все было так просто, — возразил Джайлз, — но, как порой напоминает мне дедушка, его отца, сэра Джошуа Баррингтона, возвела в рыцарское достоинство королева Виктория в тысяча восемьсот семьдесят седьмом году за службу в судостроении. В своем завещании он указал, чтобы все его титулы, дела и имущество передавались старшему из живых сыновей, и так во веки веков.

— Но я не претендую на чужое, — возразил я, пытаясь его успокоить.

— Не сомневаюсь, — ответил Джайлз, — но тебе могут не оставить выбора, поскольку, когда пробьет час, закон потребует от тебя занять свое место во главе семейства Баррингтон.

Джайлз оставил меня вскоре после полуночи и отбыл в Глостершир. Он пообещал узнать, захочет ли Эмма увидеться со мной, ведь мы расстались, даже не попрощавшись, и заверил меня, что вернется в Оксфорд, как только у него появятся какие-либо новости.

Той ночью я не сомкнул глаз. Слишком много мыслей мелькало у меня в голове, и на миг — только на один миг — я даже подумал о самоубийстве. Но мне не нужна была подсказка Смоленого Джека, чтобы напомнить себе: это выход для труса.

Следующие три дня я не выходил из своей комнаты. Не отвечал на вежливый стук в дверь. Не подходил к телефону. Не вскрывал писем, которые подсовывали под дверь. Возможно, с моей стороны было грубостью не отвечать тем, кто всей душой желал мне добра, но избыток сочувствия порой угнетает сильнее, чем одиночество.

Джайлз вернулся в Оксфорд на четвертый день. Ему не нужно было ничего говорить, чтобы я понял: новости скверные. Как выяснилось, все было даже хуже, чем я ожидал. Эмма с матерью уехали в замок Малджелри, где мы собирались провести медовый месяц, и родственников не подпускали к нему на пушечный выстрел. Миссис Баррингтон поручила своим адвокатам начать бракоразводный процесс, но те не смогли передать ее мужу никаких бумаг, поскольку никто не видел его с тех пор, как он сбежал из ризницы. Лорд Харви и Смоленый Джек вышли из совета директоров компании Баррингтона, но из уважения к сэру Уолтеру не объявили о причинах такого решения публично, — впрочем, это не остановило разгулявшихся сплетников. Моя мать ушла из «Ночного клуба Эдди» и устроилась официанткой в ресторан отеля «Гранд».

— А как Эмма? — перебил я Джайлза. — Ты спросил ее…

— У меня не было возможности с ней поговорить, — ответил Джайлз. — Они уехали в Шотландию еще до моего приезда. Но она оставила для тебя письмо на столике в вестибюле.

Мое сердце забилось чаще, когда он протянул мне конверт, надписанный знакомым почерком.

— Если вдруг захочешь поужинать, я буду у себя.

— Спасибо, — ответил я невпопад.

Я сел в кресло у окна, выходившего на двор Кобба, не желая вскрывать письмо, которое, как я знал, не подарит мне даже проблеска надежды. В конце концов я все же разорвал конверт и достал три листка, исписанных аккуратным почерком Эммы. И даже тогда прошло еще некоторое время, прежде чем я смог их прочесть.

Поместье

Долина Чу

Глостершир

29 июля 1939 года

Милый мой Гарри!

Сейчас глубокая ночь, а я сижу у себя в спальне и пишу единственному мужчине, которого буду любить всю жизнь.

Глубочайшая ненависть к моему отцу сменилась внезапным спокойствием, и потому мне лучше написать эти слова сейчас, пока горькие обвинения не вернутся напомнить мне, сколь многого этот вероломный человек лишил нас обоих.