Дмитрий Руденко - Станция Университет

Я не расстроился, просто сузил задачу: в России монеты чеканят лишь два предприятия — Московский и Петербургский монетные дворы, на них я и решил выйти напрямую. Но найти их координаты оказалось непросто. Оба — режимные, тщательно охраняемые объекты, телефоны их засекречены, а сотрудники — невидимы. Задача казалась невыполнимой, когда случилось маленькое чудо.

— Тебе нужен монетный двор? — живо отозвался Остапишин, выслушав про мои трудности.

— Да.— Не проблема вообще! Отец хорошо знаком с генеральным директором Московского монетного двора!

И вправду, вечером Саша рассказывал, что директор монетного двора в отпуске, но его заместитель ждет меня. Через неделю нас с Жилем тепло встречали на проходной Московского монетного двора, а вскоре мы разгуливали по самой закрытой части завода — производственным цехам, куда иностранцев вообще не допускали.

Нам подарили теплые, только что отчеканенные памятные медали, угощали коньяком с пирожками, виноградом, докторской колбасой и сыром. Жиль был сначала тронут, а вскоре и вовсе потрясен, когда, рассказав о цели приезда, он получил молниеносный ответ:

— Однозначно эти производственные линии нам нужны. Берем!

Глаза Жиля округлились от удивления:

— Да? А вы, может, приедете во Францию, посмотрите, как все работает?

— Приехать приедем, — заулыбались наши. — Только все равно мы их берем. Две штуки. Сколько они стоят?

— Три миллиона долларов одна линия.

— Отлично. Значит, с нас — шесть миллионов. И… — тут российский переговорщик на мгновение задумался. — Еще такие же линии нужны для Ленинграда. Так?

Пока мы с Жилем приходили в себя от скорости происходящего, энергичный заместитель по телефону получил согласие на закупку еще двух линий для Ленинграда.

— Итак, — подытожил он, — всего нам надо четыре линии. Это — двенадцать миллионов долларов! Согласны?

Мой французский компаньон не верил в происходящее. Я, признаться, тоже, а заместитель уже разливал армянский коньяк, чтобы скрепить сделку.

— И вот что еще, — добил он. — Это важно. Заплатим мы сразу, а вот оборудование нам нужно не раньше следующего года. Устраивает?— Oui, oui, bien sur [148] Да, да. Несомненно. , — промямлил Жиль, вытирая пот со лба и оседая на стул, предвкушая барыши от выгодной сделки. Глядя на меня влажными глазами, он прошептал: — С русскими приятно иметь дело!

Престарелый француз, производитель станков, отблагодарил меня скучным ужином в компании своей семьи в лучшем ресторане Бордо. Денежного вознаграждения я не получил. В это напрочь отказался верить Остапишин. «Ну как же ты ничего не заработал?» — удивлялся он, сокрушенно качая головой. Меня и самого занимал этот вопрос.

Вскоре другие французы из крупной винодельческой фирмы William Pitters попросили познакомить их с винным бизнесом Москвы. Пожалуйста. Списав телефоны импортеров с этикеток нескольких винных бутылок, я шустро договорился о встречах с их владельцами. Одну из них нам с французом из Бордо назначили в 14-м таксомоторном парке. Место знакомое: в школе я на обязательной летней практике с утра до ночи разбирал там ржавые коленвалы от «Волги» ГАЗ-24. По дороге француз спросил, как бы нам выйти на закупщиков продуктов в армию.

— А зачем?

— Бон [149] Хорошо (французский). , — поделился со мной мыслями мой спутник. — Бон, во французской армии солдаты на обед выпивают по бокалу красного вина. Это входит в рацион.

— Да? — удивился я.

— Да, — продолжал собеседник. — Так вот, я полагаю, российская армия многочисленнее французской.

— Конечно, — я уже понял, к чему он клонит.

— Поэтому, если армия закупит у нас вино, то это будет большой заказ, не так ли?

— У нас в армии, к сожалению, солдатам красное французское вино не наливают, — огорчил я коммерсанта, сам про себя подумав: с какой планеты он упал?

В таксопарке нас встретила группа напряженных охранников с автоматами наперевес, в черных одеждах. Повели по грязным цехам. Все тот же запах масла и бензина — ничего не изменилось со школьных лет. «Эх, не туда завел я иностранца», — уже начал расстраиваться я, как вдруг одна из невзрачных металлических дверей со скрежетом отворилась, и мы очутились в шикарной огромной гостиной с белыми коврами и белоснежной мебелью. Навстречу нам шел плечистый тридцатилетний блондин с твердо очерченным ртом и надменными манерами. В лице главным были глаза: от их блестящего дерзкого взгляда казалось, будто он с угрозой подается вперед. На нем был восхитительный розовый костюм. Это был какой-то великий Гэтсби, материализовавшийся в самом неподходящем для него месте. Гэтсби пренебрежительно посмотрел на меня: