Дмитрий Руденко - Станция Университет

— Молодой человек, не могли бы вы принести нам вазу или пивную кружку с водой? Чтобы поставить цветы?

Пока несли вазу, Калиша молнией метнулся на улицу, в гущу торговых палаток, в те времена обрамлявших Калининский проспект, и вернулся, загадочно поддерживая рукой правую полу своего модного польского плаща. Под ней у него была только что купленная бутылка «Московской» водки с зеленой этикеткой.

— Зачем? — поинтересовался я.

— Смотри, — шепотом ответил Дима и обхватил уже принесенную официантом кружку-вазу с розами.

— Сейчас я выну цветы, зайду с кружкой в туалет, вылью воду и перелью в нее водку. Потом мы поставим в кружку цветы. Никто не догадается, что у нас там водка. А мы будем пить оттуда. А?

Через минуту хитрая задумка была осуществлена, а возможные дыры в нашем бюджете — залатаны. Приехала Светка. Дайкири, куантро, малибу с соком… Такими были ее капризы в тот вечер. Все они были исполнены.

Вскоре к нам присоединился студент-математик из МГУ Димон Митрофанов, работавший продавцом в коммерческой палатке у входа в гастроном «Новоарбатский». Свободная торговля превратила Новый Арбат в базар: вдоль всей улицы стояли киоски, наполненные товаром. Их было чуть ли не больше, чем в двух других средоточиях киосков — на площади перед Киевским вокзалом и в скверике за ЦУМом. Димон был моей надеждой: он стал эксклюзивным, а на самом деле просто единственным продавцом дубленок, которые я привез из Турции. «Что-нибудь продалось?» — с надеждой спросил я. «Не, висит пока», — расслабленно ответил Димон. Это был тот самый Митрофанов, который учился с Остапишиным в одном классе и жил над «яйцом» на Дорогомиловке. Димон пришел не с пустыми руками. В кармане штанов у него была бутылка «Московской». С ней мы поступили так же, как и с первой, — долили в вазу. Митрофанов для отвода глаз попросил «Гиннесс» и стал запивать им водку, приговаривая: «Пиво не пьянство, пиво — наслажденье, пиво нам служит средством общенья».

В одной из таких коммерческих палаток: на Новом Арбате сбывал дублёнки и прочие товары мой приятель Митрофанов. Палатки стояли на правой стороне по направлению в центр.

Общение началось сразу. Сначала Митрофанов похвастался огромным синяком на локте — поскользнулся на Смоленке, а потом пустился в рассказ о том, что начал брать уроки английского: хочет компенсировать языковые пробелы, оставленные физико-математической школой. «Жаль, практики нет», — посетовал Дима. Я огляделся по сторонам. Вокруг сидели иностранцы. Тогда они казались людьми из другого мира, инопланетянами. В каждом чудился образованный миллионер или, по крайней мере, обеспеченный человек. Причем с высокими моральными ценностями. Правда, сидели они с сомнительного вида русскими девушками.

— Слушай, — пришла мне идея в голову. — А ты здесь попрактикуйся.

— Дело говоришь! Здесь ведь подходящее место для этого, — оживился Митрофанов.

Он отхлебнул для храбрости из вазы и пошел по столам. В тот вечер он побеседовал со всеми присутствовавшими интуристами. И с каждым начинал одним и тем же вопросом: «Хеллоу. Ду ю хэв э сигарет?» [83] Привет. Найдется сигаретка? . Не дожидаясь ответа, он обезоруживающе улыбался, по-дружески хлопал иностранца по плечу, оценивающе смотрел на его спутницу и задавал второй, чудовищный вопрос, который больше смахивал на утверждение: «Ю ноу, ер герл из э проститьют» [84] Знаешь, твоя девушка — проститутка. .

Как ни странно, обошлось без последствий. Наоборот, иностранцам импонировал панибратский тон Митрофанова. Они веселились, живо вступая с ним в дискуссии, смысла которых он уже уловить не мог, да и не хотел, поэтому и переходил от стола к столу, подмигивая мне и напевая песенку из старого туркменского фильма: «Только у любимой могут быть такие нэобыкнавэнные глаза» [85] Фильм «Хитрость старого Ашира», 1956 год. .

Митрофанов радовал не в первый раз. Пару недель назад в снежную пятничную ночь мы с Севкой мчали на электричке до станции «Кутуар» Савеловской железной дороги. Оттуда, чудом договорившись с местными гаишниками на пустой неосвещенной площади у станции, по заснеженной дороге долетели на милицейском УАЗике-«козле» до дома отдыха «Аксаково». С гаишниками расплатились надкусанным батоном белого хлеба. В «Аксаково» ждали Остапишин, Лаврик и Митрофанов с девушкой. В единственном снятом трехкомнатном номере стояло три кровати. Жребий рассудил: мне спать на полу в коридоре. Я улегся, надеясь быстро заснуть. Не тут-то было. Всю ночь за дверью Митрофанова раздавалось сопение. Ух-ух-ух-ух! Как усиливающийся прилив волны, как ветер, стремящийся стать бурей! Ерзая на жестком полу, я чувствовал: нарастает напряжение в комнате дона Хуана, пружинит дверь, изо всех сил петлями хватающаяся за косяк, чтобы устоять под натиском эмоций. Время от времени Митрофанов выходил ко мне и, улыбаясь до ушей, просил лишь об одном: «Воды!». Под утро он выполз в последний раз, вытер пот со лба и слабым голосом вымолвил: «Рекорд! Семь раз!», после чего удовлетворенно напел: «Я подарю вам хризантему и мою первую любовь«…Из «Шемрока» мы уходили на бровях, поддерживая друг друга боками. Ночевать я поехал к братьям Немчиновым на улицу Студенческую рядом с Кутузовским.