Дмитрий Руденко - Станция Университет

— Вроде стрелять не будут, — разнеслось по толпе.— Да! Они с нами! Молодцы, ребята! — раздался одобрительный гул.

Изредка я забегал домой, где очень переживала за меня бабушка Оля:

— Куда тебя несет, окаянный? А? Дождь на улице, танки, стрелять вот-вот начнут. Да черт с ним, с Шахворостовым, пусть пропадает. Тебе-то зачем это надо?— Надо! — уверенно отвечал я, брал с собой сухой паек и отчаливал в сторону Белого дома.

У Шахворостова, однако, и в самом деле был весомый резон идти к Белому дому. Он только что выиграл счастливый билет — единственную путевку, выделенную МАРХИ Программой президента США. Путевка предполагала поездку Шахворостова на учебу в знаменитый Нью-Йоркский архитектурный институт «Пратт». Кеша дорожил этой возможностью. А кто бы не дорожил? В кармане моего друга давно согревался авиабилет в Вашингтон на 21 августа. Рюкзак уже был собран, когда внезапно ГКЧП закрыл все аэропорты на вылет. Планы рухнули в секунду. Никуда Кеша уже не летел, билет пропал.

Я провел на баррикадах три дня, а Шахворостов, невзирая на дождь, еще и три ночи. На четвертый день мы победили! Памятник Дзержинскому, «человеку с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками», чекисту номер 1 и символу эпохи, свалили двумя подъемными кранами, а заговорщиков арестовали. Ельцин тут же подписал указ, останавливающий деятельность неприкасаемой Коммунистической партии Советского Союза! Возвратившийся из Крыма Горбачев вечером 24 августа распустил союзный Кабинет министров и отказался от поста генсека КПСС. А потом ЦК КПСС объявил о самороспуске.

Крах железного Феликса!

Так в три дня восемь членов ЦК КПСС, сами того не желая, покончили с коммунизмом на одной шестой части суши. 88-летняя история партии большевиков завершилась. Начался обвал страшной силы, вдребезги раздавивший СССР. Ленинград, символ социализма, через считанные дни после путча переименовали в Санкт-Петербург. Прибалтика сразу же сделалась заграницей, другие республики встали в нетерпеливую очередь. С многонационального Советского Союза сорвало крышу, и весь народ оказался под открытым небом. И некому стало за ним смотреть. Свобода! Настоящая, с неба свалившаяся, сверх ожидания. Сколько дней за всю свою историю Россия была свободна? И вот он, случай, нечаянный, ну кто бы мог подумать? «Наконец-то свобода и закон восторжествуют на нашей земле, теперь уже раз и навсегда», — горели глаза моих соотечественников.

Воспламененные победой демократии, мы дружно помчали в студенческий театр МГУ. Севка, Остапишин, Кешка, Лёнич. Народу было столько, что пришлось буквально прорываться внутрь! В тот вечер представление было особенным. У артистов тоже была эйфория. Все сочинялось на ходу, из-за чего качество страдало, но это не имело никакого значения:

Мы поехали к кому-то в Сокольники. Там Кешка требовал, чтобы все, чокаясь, смотрели друг другу в глаза, закусывали коньяк лимоном и рафинадом. Кеша заснул, довольный, в кресле. Он заслужил эту победу!

Через день мы с однокурсниками пошли в ресторан «Пицца хат» на пересечении Кутузовского и Дорогомиловской. Это совместное предприятие фирмы «Пепсико» и Мосресторантреста, как и «МакДональдс», продавало американский образ жизни. Очередь в «Пиццу хат» была не длинной, но очень медленной. Приходилось стоять два-три часа. Зато вошедших оттуда уже было не выгнать. Чесночные гренки с сыром, пицца «Европейская пан супер суприм» и так далее. В тот вечер Маша Майсурадзе рассказывала, что ее мечта — джинсы «Grekoff».

— Это же наш самый модный дизайнер, — просвещала она нас.

— Греков?— Да. Его в Европе уже признали. Знаете, его спросили, что он думает о Зайцеве и Юдашкине? А он ответил, что «о них трудно говорить как о конкурентах, это «нечто», но находятся люди, кто покупает и это».

Остапишин рассказал о нашем с ним недавнем приключении, как мы катались на «Москвиче-2141» его родителей, доехали до Маяковки, вышли на полчаса, вернулись, открыли машину, сели в нее, завели, и тут Саша почувствовал что-то неладное: «Не пойму, как будто мое сидение кто-то отодвинул». Он обернулся и удивленно протянул: «А откуда здесь все эти коробки?». Машина действительно была забита каким-то хламом. Рядом, слева, бок о бок, стояла точь-в-точь такая же машина, серый «Москвич-2141». «Да мы же не в свою машину сели, — прошептал Саша. — Тихо, спокойно, без суеты, вылезаем и пересаживаемся».