Юрий Герт - Ночь предопределений

Стоп, оборвал он себя, это снова боковая линия. И все о том же. Надо поесть. Просто — чего-нибудь поесть. Завтрак я уже проворонил, из-за этого трепа. Остается магазин. Вот и прекрасно. Магазин. Отличное слово. Хлеб. Сыр. Колбаса. Отличные слова. Ясные и простые. Сыр — это сыр, и только. Колбаса — это колбаса, и только.

И только, повторил он несколько раз. И только…

Площадь, по которой шел Феликс, уже была белой от жары. Он сощурился, на всякий случай взглянув на чайную. Возле нее не было ни человека, на двери висел большой, видимый даже издали замок. Солнце, отраженное белым песком, жгло глаза. Ему вспомнился Карцев, его зеленые стекла. Пожалуй, они были здесь отнюдь не пижонством, во всяком случае — не одним лишь пижонством… Хотя сам он их бы не надел. Отчего?.. Оттого, возможно, что без них и этот песок, и блекло-голубое, выцветшее небо, и серая скала над городком — все в точности такое, как в те времена, сто с лишним лет назад.

А хорошо я ему врезал ! — подумалось Феликсу. — Может, и слишком резко в чем-то, и запальчиво, и чуть-чуть на публику (он представил при этом себе Сергея, его ожидающе-восторженный взгляд), а все равно — хорошо. Он подумал о Наташе. Это она, сказал он себе. Она… Он подумал о ней с нежностью, как не думал уже давно. Как думают о женах только на расстоянии в три тысячи километров, усмехнулся он, превосходно чувствуя, впрочем, что последние слова были изрядной рисовкой, устарелой модой на афоризмы а-ля Хемингуэй.

В магазине он взял пачку печенья и бутылку болгарского сока. Было так приятно идти по городку, пережевывая, перетирая липнущее к зубам печенье, и запивать его кисловатым сливовым соком прямо из горлышка, и радоваться встреченной по пути полоске тени, а то и плоскому камню, тут же, в тени стены, заменявшему скамью… Он выбрал кружной путь, выводящий к почте, по странному чьему-то замыслу размещенной в дощатом домике на окраине городка. Домик построен был давно, в нем размещалось управление геологической экспедиции, которая в послевоенные годы вела здесь разведку. Деревянные щиты, доставленные из-за моря на пароходной палубе, пошли на стены, так что между тяжелых каменных строений, жмущихся к земле, почтовое отделение с высокой железной крышей выделялось каким-то чуть ли не иноземным шиком.

Феликс знал, что писем ожидать рано, они уже не летят ему вслед, с первым же рейсовым самолетом, и что скорее всего их не будет совсем, а будет, после выматывающих нервы попыток выйти на связь через промежуточные АТС, несколько слов, пустых, информативных, способных уместиться в короткой телеграмме и вдобавок едва слышных среди заполняющих трубку гуденья и треска. Но он все-таки направился к почте, и весь путь туда — недолгий, впрочем, — думал о Наташе, и даже в сердце у него щемило слегка, и поёкивало, как перед свиданием на Площади Революции, в метро, где они когда-то встречались, у театральных касс… Она неизменно запаздывала, так что у него бывало достаточно времени и потоптаться у выложенной мрамором стены, под схемой линии метрополитена, и в толчее перед увешенным афишами киоском изучить репертуар на ближайшие две недели. И каждый раз, ожидая, он всем телом, душой ощущал нависшую над ним катастрофу, подобную козырьку готовой от малого шороха низвергнуться снежной лавины: вдруг она не придет…

Он и сейчас испытывал нечто подобное, положив на барьер свой паспорт и ожидая, пока светленькая, не знакомая ему по прежним приездам девушка старательно рылась в ящичке с письмами «до востребования». Конвертов было немного, девушка, наверное, знала их наизусть, и лишь добросовестность заставила ее пересмотреть всю корреспонденцию сызнова.

Феликс вышел из комнатки, пропитанной запахом клея и разогретого сургуча, постоял на крыльце, допил сок из бутылки, которую, входя, оставил на плоском перильце, и сунул ее в картонный ящик, заменяющий урну.

Жаика в музее не было, Айгуль сидела за столом на остекленной терраске, склонясь над инвентарной книгой, перенося какие-то записи в карточки, лежавшие перед нею стопкой. При виде желтоватых, густо разлинованных страниц Феликс каким-то краем сознания зацепился за Статистика, вернее — за тома, оклеенные по углам темно-синим дерматином… Айгуль сухо кивнула на его приветствие и снова уткнулась в книгу, он не успел даже уловить выражение ее глаз.

С бесстрастным, непроницаемым лицом она опустила руку в слегка приоткрытый ящик стола, пошарила там — вслепую, на ощупь — и вытянула из щели столистовую тетрадь в черной обложке. Все это Айгуль проделала, не отрываясь, от своего гроссбуха, и положила тетрадь на уголок стола.