Юрий Герт - Ночь предопределений

— Короче, вы предпочли бы превратить молодой, динамичный современный город в филиал краеведческо-исторического музея?.. — блеснул очками Карцев.

— Нет, — сказал Феликс, с тоской чувствуя, что тот ничего не понял. — Я хотел сказать, что город нельзя лишать памяти… Если это настоящий город… А не тот, который вычерчивают на бумаге… Город нельзя вычертить на бумаге!..

ДЕЛО ШТАБА ВОЙСК ВИЛЕНСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА СУДНОГО ОТДЕЛЕНИЯ О КАПИТАНЕ СЕРАКОВСКОМ

Начато 23 мая 1863 г.

Кончено 10 июня 1863 г.

Штаб войск Виленского Военного округа.

По дежурству отделение 3

№ 817

13 июня 1863 года

Виленскому коменданту

Соглашаясь с мнением военносудной комиссии, я определяю: Сераковского казнить смертию, но вместо расстреляния повесить, исполнив приговор над ним в Вильне, на одной из площадей города, публично.

Предписываю Вашему превосходительству привести конфирмацию эту в надлежащее исполнение и о последующем донести мне надписью на сем же.

Командующий войсками

Генерал от инфантерии Муравьев.

— Вы хорошо говорили…

— Спасибо, айналайн. Бардзо дзенкуем…

Он невесело рассмеялся.

— Нет, правда!.. И особенно — про память, про то, что город нельзя вычертить на бумаге… И еще — про гудрон и колокольчики…

— Да, очень красиво. Хоть в роман вставляй… — Он ускорил шаги, Айгуль еле за ним поспевала. — Ведь сидел и твердил себе: «Не ввязывайся, не ввязывайся…» И вдруг — на тебе, ввязался!..

— И очень даже хорошо, что ввязались!

— Да смысл-то какой?

— Разве вы не заметили, как вас слушали?

— А потом? Кто-нибудь поддержал, отозвался?

— Вы не поняли, не так поняли… Ведь Карцев — гость, а с гостем принято обходиться вежливо, соглашаться, даже когда не согласны. Вот с ним и соглашались… Хотя всем ясно было, что правы-то вы!

— Что-то уж слишком для меня тонко…

Все-таки он смягчился, хотя и не очень-то поверил Айгуль. Но ее старания успокоить его были так трогательны… Он улыбнулся про себя. И пошел медленней. Теперь она шла с ним вровень по довольно широкой, утоптанной дорожке, выходящей на берег. Каблучки ее босоножек постукивали о пересохшую землю.

— Вы как Фома-неверующий, честное слово! Раньше вы не были таким…

— Раньше?..

— Ну, да! Раньше!..

— Не знаю… Но тут вы, возможно, и правы.

Дорога впереди блестела под луной, как мокрый асфальт. И вся степь, до самого городка, светившего позади редкими тусклыми огоньками, курилась тонким туманом.

— Возможно, вы и правы… Но ведь Карцев, если разобраться, по-своему тоже прав. У него свои заботы: квадратные метры жилья, серийное производство, экономия… Для него наши с вами фантазии — наивная глупость, в лучшем случае.

— По-вашему, выходит, и он прав?

— Вот именно. Не по-моему, правда, а по-своему, но тоже прав.

— Так не бывает!

— Отчего же?.. Помните анекдот о ходже Насреддине… Приходит к ходже обиженный с жалобой, и Насреддин говорит ему: да, ты прав. Приходит тот, кто обидел, и ходжа ему тоже говорит: ты прав. Тогда жена говорит ходже, и таким же возмущенным тоном, как вы сейчас: как же так, ведь не может быть, чтобы оба были правы!.. Помните, что ей ответил Насреддин?

Он поймал мимолетно брошенный на него взгляд, хмурый, но слегка озадаченный, и заранее рассмеялся:

— И ты права!.. Вот что ответил ей мудрый ходжа…

Она тоже рассмеялась — вначале как бы нехотя, а потом все громче, заливистей. Оба смеялись, глядя друг на друга и подзадоривая один другого собственным смехом. Им даже пришлось остановиться, чтобы перевести дух.

— Ну, знаете ли… — сказала она. — Так не спорят…

— И тут вы правы!.. — Они снова рассмеялись. — Я заранее согласен со всем, что вы скажете…

— Вы не хотите говорить со мной всерьез, — вздохнула она — Вам это скучно. Вы меня совсем за дурочку считаете…

— И это единственное, в чем я с вами не согласен. Да вы ведь сами это знаете, Айгуль.

Она пожала плечами — не то вопросительно, не то обиженно.

Они вышли к морю, огромному, черному, как бы прошитому посредине яркой золотой полосой. Низменный, чуть ли не вровень с водой, берег сплошняком покрывали ракушки, крупные и помельче, трещавшие под ногами. У самых волн, сонливо похлюпывающих о береговую кромку, темнели жгуты спутанных водорослей, принесенных прибоем. Они были лохматые, толстые, похожие на свитые из пеньки веревки или отслужившие свой срок морские канаты. От них шел густой запах сероводорода. В первый приезд Феликс никак не мог смириться с этим запахом разложения, гнили, воздух здесь, на берегу мелеющего моря, казался ему отравленным. Потом он притерпелся, привык. И сейчас, на секунду задержав дыхание, вдохнул его полной грудью, глубоко, всем телом — острый, как бы концентрированный запах илистого морского дна, запах корабельного трюма и просмоленной шпаклевки, которой конопатят борта рыбацких баркасов… Он вдохнул этот запах, смутно напомнивший ему детство, изрезанный волжскими протоками и каналами город, зеленоватую, темную воду под грохочущим мостом и трепещущую, натянутую леску, на кончике которой бьется живой искоркой серебряный, с мизинец величиной, сазанчик…