Юрий Герт - Ночь предопределений

— Спасибо, Жаке. Это подарок! — Феликс, закончив, поднялся с корточек; он писал на колене.

— А как же! — с важностью сказал Жаик. — Я знаю, — обернулся он к Чуркину, — что кому нужно…

— Мне бы сейчас кружечку пива. — вздохнув Чуркин.

— Во-во! — подхватил Сергей. Они с Ритой, выйдя из автобуса, тоже добрели от нечего делать до мазара. — И холодненького, Жаке!.. Такого, чтоб бутылка вспотела!..

— А я а чем?..

— Вот что, друзья, — строго сказал Жаик, — я вам кто: директор музея или заведующий пивным ларьком?..

— И жаль, — сказал Чуркин. — Ну да ладно, доедем до буровой, там я всех напою. Правда, не «жигулевским», а водичкой, зато из холодильника!..

Они разбрелись по кладбищу. Феликс задержался перед койтасом — намогильным камнем, вытесанным в форме барана, — их здесь было довольно много. Спереди он разглядел обозначенные спиральными витками рога, по бокам отчетливо выступали изображения лука и треугольного боевого топора. Камень, который Феликс тронул рукой, как, бы проржавел или покрылся лишаями — бурыми, зеленоватыми, серыми, похожими на жабьи бородавки. Это был известняк, обычный для этих мест, светлый, удобный для обработки — вначале, при добывании мягкий, но затем приобретающий прочность. Казалось, ржавчина и наросты на нем — это песок и сор, нанесенные ветром, Феликс провел, ладонью по спине койтаса, но ладонь прошлась по жесткой поверхности, царапающей кожу, как крупный наждак.

Он шел по кладбищу, как по музею. Это чувство не пропало у него никогда, перешагивая через неглубокую щель в земле, он заметил — там, внизу — маленький, как бы ссохшийся череп и горстку костей — тоже маленьких, ссохшихся, может быть — детских… Ни когда за одной из могил, в кустах, что-то зашебуршало, метнулось в сторону стремительным грязно-серым комочком — и он увидел степного зайца. Зверек попался не из пугливых, он как засел за бугорок, наблюдая за Феликсам, так и остался сидеть, благо и Феликс не стал его тревожить…

Впрочем, то же чувство, наверное, было и у Бека, непрестанно щелкавшего своим «Зенитом», и у Айгуль, облюбовавшей один из мазаров, и у Карцева, за которым Феликс исподтишка наблюдал. Тот ходил между могилами, по-волчьи пригнув голову, засунув руки в карманы джинсов. Во всей фигуре его ощущалось что-то упругое, подобравшееся, словно готовое к прыжку. Он снял очки, несмотря на слепящее солнце, одна из дужек свисала поверх нагрудного кармана. Было занятно наблюдать, как бродит он между памятников, как лениво крадется от койтаса к койтасу, от стеллы к стелле, и при этом будто играет с самим собой, стараясь не выдать затаенного азарта, и с таким же сонно-сосредоточенным выражением, с каким врач, отвернувшись, слушает пульс, — держит на камне руку, будто ловит какие-то слабые, из глубины идущие толчки.

Он был застигнут врасплох, обнаружив на себе взгляд Феликса. Желваки его дрогнули, напряглись, он повернулся к Феликсу спиной. Тому сделалось неловко, как если бы его уличили, когда он подсматривал за чем-то тайным, запретным.

Пора было ехать. Перед тем, как вернуться к машинам, все собрались у четырехгранной стеллы — кулпытаса, привлекшего Феликса орнаментом. Каждый кулпытас, помимо надписи арабской вязью, украшала еще и резьба, в иных случаях затейливая и богатая. Здесь она сплошь покрывала переднюю и боковые стороны. Плавные переливы арабских букв незаметно переходили в прихотливые изгибы стеблей, лепестков, контуры чашечек едва приоткрывшихся тюльпанов. Но в зарослях текучих, вьющихся линий Феликс обратил внимание на регулярно повторяющиеся, жестко-геометрические фигуры круга и креста. Он спросил о них у Жаика.

— Не знаю, — пожал тот плечами, — круг?.. Самое простое из всего, что можно придумать. Дай ребенку карандаш он тебе первым делом круг нарисует…

— Простите, Жаке, — возразил Бек, — но круг — это солярный, то есть солнечный знак, возникший, как полагают археологи, в эпоху среднего неолита…

— Э, — отмахнулся Жаик, — солярный знак… По-моему, это уже потом сочинили, чтобы диссертации писать. Думаешь, когда первобытный человек за кремень брался, он солнце имел в виду?.. Он изображал, что умел, что попроще. Или он, может, сразу «Грозный убивает своего сына» должен был нарисовать?

Бек не принял шутки.

— Круг — это солярный знак, — произнес он с внезапным упорством. — Круг — это солнце. Круг, колесо… Четыре луча-спицы внутри — это крест. Или та же львиная голова с гривой наподобие расходящихся солнечных лучей… Все это солярные знаки. Круг — основа восточного орнамента, восточного искусства… Больше того — восточного мировосприятия. Что такое степь, если не круг, очерченный горизонтом? Круг лежит в основе конструкции юрты. Круг — это колесо, основа кочевой жизни…