Юрий Герт - Ночь предопределений

— А не размяться ли нам немножко? — сказал Жаик.

Покряхтывая, он выкарабкался из «газика». Чтобы пропустить его, Гронскому пришлось подняться и откинуть спинку своего сидения. Феликс и Чуркин выбрались из перегретой, душной машины на яростный солнцепек.

— Хорош-шо! — проговорил Чуркин, жмурясь и потирая ладони. На голове у него была детская панамка. Заметив, как поморщился Феликс, взглянувший в пустынную, налитую жаром синеву, он тут же стянул панамку с себя и предложил Феликсу.

Феликс отказался.

— Давайте-ка тоже сходим, посмотрим, — поддержал он Жаика, которому, он чувствовал, что-то хотелось ему показать.

Чуркин вздохнул.

— Вот они где у меня сидят, эти кладбища, — похлопал он себя по короткой шее. Но, покорствуя судьбе, зашагал рядом с Феликсом вослед Жаику.

— А вы давно в этих местах? — спросил Феликс.

— Да вместе с Самсоновым начинали… — Он сплюнул на горячий, ползущий под ногой песок.

На краю кладбища — по-казахски беита , — несколько на отлете, стоял сравнительно скромных размеров мазар, стены его были не из дикого камня, а из кирпича-сырца, при небольшом усилии пальцев растираемого в пыль. Мазар выглядел особенно запущенным — то ли здесь, на краю кладбища, зимой и осенью сильней свирепствовал ветер, то ли материал, который пошел на постройку, оказался недостаточно прочным, но крыша провалилась и лежала между стен грудой пересохшей земли, да и сами стены в глубоких, молниеобразных извивах трещин, осыпались и сверху топорщились изломанными зубцами. Войдя за Жаиком внутрь, Феликс невольно прислушался. Тишина здесь была такой полной, что в ней со зловещей громкостью прозвучало шуршанье, с которым коричневатая ящерица порскнула у него из-под подошвы. Даже струйка песка, осыпавшегося над расселиной, куда она нырнула, произвела едва слышный, но все же уловимый шорох. По крайней мере, так ему казалось, когда он стоял внутри мазара, спиной к входу, как в иссякшем, занесенном песком колодце.

Тень вытянулась узкой каймой вдоль одной из стен, под ее защитой чуть легче дышалось. Жаик, рассказав о чудесных свойствах кирпича, замешанного на кобыльем молоке (должно быть, отчасти преувеличенных, ну да бог с ним…), перешел наконец к самому мазару, то есть к истории красавицы-девушки, которая была похоронена тут в незапамятные времена и которую звали Карагоз…

Легенды о горестной любви, с таким вот стоящим посреди степи мазаром в финале, были однообразны, а наивная их прелесть, услада наезжих искателей местного колорита, давно приелась Феликсу. Продолжая слушать Жаика (или делая вид, что слушает), Феликс мало-помалу передвигался внутри полоски тени, привычно регистрируя глазом всякие мелочи вокруг: жестянку из-под трески в томатном соусе, кусок обгоревшей автопокрышки… Пригнувшись — скорее инстинктивно, чем по необходимости — он выбрался за входную арку и с обратной стороны, сбоку от входа, увидел надпись:

Буквы были врезаны в стену чем-то острым и невелики, в треть ладони. Поблизости была еще надпись:

От этого «юса малого», почему-то именно от него, пахнуло студенчеством. Он смотрел на стену с корявыми буквами — и как бы сквозь нее видел уставленную столами аудиторию для практических занятий, листы твердой, льдисто взблескивающей бумаги, над которыми склонялись по-двое — по-трое, голова к голове, и перефотографированный на эти листы текст из Остромирова Евангелия, написанный кириллицей, с «большими» и «малыми» юсами… Он застрял на этом внезапно нахлынувшем на него ощущении, на льдистом отливе скобкой выгнутого листа, на синем от мороза и позднего рассвета окне, возле которого обычно сидел, поеживаясь боком, — от окна поддувало… Застрял, чтобы отложить, приберечь остальное, самое главное — он не сомневался, что надписи подлинные, — до момента, когда можно будет их как следует обдумать, посмаковать.

Он вынул из кармана пачку сигарет, содрал целлофановую пленку и на внутренней обертке (блокнотов он не любил) не столько переписал, сколько перерисовал вырезанные на стене слова.

— А я все жду: заметит или не заметит? — сказал Жаик, довольно посмеиваясь. Они с Чуркиным тоже вышли из мазара и остановились у Феликса за спиной.