Глаз сильно напугался, но не того, что ранен, а того, что не чувствовал руки. И он решил посмотреть, цела ли она. Он повернул голову. Левого глаза у него не было, а поднятый воротник демисезонного пальто закрывал руку. Глаз напугался еще больше. Где рука? Он попробовал пошевелить ею, но ничего не получилось. «Оторвало, что ли? — подумал он и, подняв правую руку, ухватился за левую.— О, слава Богу, на месте».
Глаз уже не бежал, а семенил. У него хватило выдержки не остановиться. Начальник конвоя догнал его и схватил за шиворот. Они быстрым шагом пошли к машинам. Молчал начальник конвоя, тяжело дыша. Молчал и Глаз, не чувствуя руки.
Когда они подошли к «воронку», зеки уже сидели в чреве. Утюгов открыл дверцу, а Чумаченко, взяв автомат за ствол, замахнулся прикладом на Глаза, стараясь нанести удар по спине. Боль была адская. Руку Глаз не чувствовал. Увидев занесенный для удара автомат, он взмолился:
– Не бей меня. Я раненый.
Чумаченко все же ударил его прикладом по спине, но несильно. По ране он не попал.
– Залезай! — крикнул Утюгов.
Подножка у «воронка» была высоко от земли, и Глаз никак не мог, взявшись здоровой рукой за поручень, влезть в него. Тогда Утюгов и еще один мент, схватив его за руки, подняли, швырнули, как котенка, и захлопнули дверцу. Глаз застонал от пронизывающей боли, но не закричал, сдержался, чтобы не опустить себя в глазах заключенных. Менты закрывать его в чрево со всеми не стали, а посадили на сиденье рядом с собой.
– Доигрался, партизан,— сказал молодой милиционер, затягиваясь сигаретой.
Воцарилось молчание. Зеки сквозь решетку сочувственно смотрели на Глаза. Машина тронулась.
– Дай закурить,— попросил мента Глаз.
– На, партизан, закури. — Он подал сигарету и щелкнул зажигалкой.
Глаз курил и, когда машину встряхивало на ухабах, стискивал зубы от боли. «Неужели на войне, когда ранят, так больно бывает?»
…Этап выпустили из «воронка» и закрыли в камеры, но Глаза завели в дежурку КПЗ. О том, что Петров при побеге ранен, позвонили начальству. И вызвали «скорую помощь».
Дежурный по КПЗ, молодой сержант, усадил Глаза на стул. Ему два раза звонили по телефону, и он больше слушал, иногда отвечая «да» или «нет». Походив по дежурке, сказал:
– Ты раздевайся. Давай поглядим, что за рана.
Он помог Глазу раздеться. Руку Глаз еще не мог поднимать. Но уже шевелил пальцами. Резкая боль прошла. Больно было, лишь когда снимал одежду. И Глаз и дежурный удивились, что пятно крови на рубашке было небольшое.
– Смотри,— сказал дежурный,— у тебя почти что не шла кровь. Ты, видать, здорово напугался. Кровь и остановилась.
Сержант осмотрел раны. Пуля прошла чуть правее подмышки.
– Фу, ерунда. Пуля прошла навылет по мягким тканям. Я сейчас от полена отщеплю лучину, намотаю на конец ваты, и мы прочистим рану. И все пройдет. У нас в армии так самострелам делали.
Глаза чуть не затрясло от этой шутки.
– Дай закурить,— попросил он.
– Да я не курю.
В дежурку в сопровождении мента вошел врач. Он был молодой, но пышная черная борода придавала ему солидность. У врача были темные добрые глаза. Он осмотрел рану, смазал чем-то и спросил Глаза:
– Откуда будешь, парень?
– Родом или где живу? Вернее, жил?
– Ну и родом…— он сделал паузу,— и где жил.
– Сам-то я из Падуна. А родом из Омска.
– Из Омска! — воскликнул врач.— Мой земляк, значит.
– Вы из Омска! — с восторгом сказал Глаз.
– Да. Но третий год уже там не живу. Он осмотрел раны еще раз, наложил тампоны и заклеил пластырем.
– Надо срочно делать рентген. У него, возможно, прострелено легкое. Я забираю его в больницу.
Врач с ментом ушли.
«Неужели меня увезут в вольную больницу? Ведь оттуда можно и намылиться».
Через несколько минут в дежурку спустился начальник уголовного розыска капитан Бородин. Его подняли с постели. Бородин сел на место дежурного. Глаз сидел напротив него. Капитан молчал, часто затягиваясь папиросой. Молчал и Глаз.
– Федор Исакович, дайте закурить.
Бородин не ответил. Глаз попросил второй раз. Снова молчание. В третий раз Глаз сказал громко и нервно:
– Дай же закурить, в натуре, что ты молчишь?
Капитан затянулся. Выпустив дым и не отрывая от Глаза взгляд, достал из кармана пачку «Беломора» и положил на стол. Глаз правой, здоровой рукой взял папиросу и сунул ее в рот.
– Дайте прикурю.
Бородин промолчал.
– Прикурить, говорю, дай!
Бородин затянулся и тонкой струйкой выпустил дым.
– Дашь ты мне прикурить или нет? — рявкнул Глаз, с ненавистью глядя на капитана.
Читать дальше