Леонид Габышев - Одлян, или Воздух свободы

К вечеру он пришел в себя. А утром уже шутил.

В камерах прибавилось народу. Они были переполнены. Скоро будет этап. И Глаз думал: «Все, все, в … их всех, но с этого этапа я убегу. Терять мне не … Три есть и статья до пятнадцати. Мне, в натуре, больше десяти не дадут. Остается семь. За побег статья до трех. Все равно сто сорок шестая перетягивает. Авось посмотрю волю. Напьюсь. Если все будет в ажуре — рвану на юг».

И Глаз вспомнил из песни куплет:

О город Гагры, о пальмы в Гаграх,

Кто побывал, тот не забудет никогда.

Здесь здорово ласкают, силы набирают,

Здесь всюду женщины, и плещется вино.

Ему представилось море. Залитый солнцем пляж. И кругом — женщины. «Какую-нибудь уломал бы… Объяснил бы, что я только с тюрьмы. Мне надоела тюряга, опостылела зона. На худой конец, нашел бы какую нибудь шалаву. Жучку. Бичевку. И балдел бы: рядом — женщина, рядом — море, рядом — валом вина.

Поймают — ну и… По этапу прокачусь. Следствие подзатянется. В зону идти не хочется. В тюрьме, в КПЗ, на этапах веселее. В зоне еще насижусь. Тем более если червонец припаяют».

– Женя,— тихо сказал соседу.— Базар есть. Иди сюда.

Женя спрыгнул с нар.

– Ну!

– У тебя какой размер туфли?

– Тридцать восьмой.

– Если мне подойдут — сменяемся?

– Смотри, если хочешь.

– В самый раз,— сказал Глаз, надев туфли и пройдясь по камере,— как по мне шиты.

– Слушай, Глаз, скажи: зачем тебе мои туфли?

– Понимаешь…— Глаз помолчал,— мои на кожаной подошве, скользят. А твои на каучуковой. Секешь?..

Женя понял. И они сменялись. В камере над ним смеялись.

– Вот дурак, отдал кожаные, а взял барахло.

– А мне эти лучше нравятся.— И он перевел базар на другое.

Перед этапом Глаз поел покрепче, а оставшуюся передачу решил отдать второму соседу по нарам.

– Иван, меня сегодня заберут на этап. Тут осталось жратвы немного и курево. Я оставляю тебе.

– Что же ты себе не берешь?

Кривить Глазу не было смысла.

– Хочу рвануть. Надо быть налегке. Молчи. Никому ни слова.

– Тебе что, жить надоело?

– В малолеток не стреляют. А мне больше червонца все равно не дадут. А три есть. Ладно, хорош, в натуре. А то услышат.

Из камеры на этап уходили четыре человека.

Лязгнул замок, и этапники вышли в забитый заключенными коридор. Этап был большой. Двадцать восемь человек. Такие этапы из Заводоуковска редко бывали. Поэтому в конвое было человек десять. Начальником конвоя был назначен начальник медицинского вытрезвителя старший лейтенант Колосов. Помощником — оперуполномоченный старший лейтенант Утюгов.

– Внимание! Кто попытается бежать,— Утюгов поднял над головой пистолет и щелкнул затвором,— получит пулю.

Он спрятал пистолет в кобуру, достал из кармана полушубка наручники и подошел к Глазу.

– Мы тебе, друг, браслеты приготовили,— улыбнулся, блеснув золотыми коронками, Утюгов и защелкнул один наручник на руке Глаза, второй — на руке Барабанова, с которым Глаз рядом стоял. Они были из одной камеры. Барабанов сидел за изнасилование неродной матери. Но об этом никто не знал. Он недовольно покосился на Глаза.

Наручников, да еще в паре, Глаз не предусмотрел. «Как же я ломанусь? Ладно. Спокойно. На вокзале снимут»,— утешал себя Глаз.

Этап погрузили в «воронок» и повезли на вокзал. На улице стоял лютый мороз. «Воронок» прибыл на платформу за несколько минут до прихода поезда.

– Выпускай! — послышалось с улицы.

Заключенных спешно выпускали, покрикивая:

– Быстрее, быстрее!

Глаз с Барабановым вышли из «воронка» последними. Конвой стоял по обе стороны растянувшейся колонны. Утюгов командовал около «воронка». В нескольких шагах от него, загораживая выход в город, с автоматом на плече стриг за зеками длинный лейтенант по фамилии Чумаченко.

Утюгов подошел к Глазу и стал отмыкать наручник. Но на морозе наручник не поддавался. Опер и Глаз нервничали. Опер — потому что не мог отомкнуть, Глаз — потому что уходило драгоценное время.

Заключенные стояли на перроне. Начальник конвоя убежал с портфелем сдавать их личные дела. Конвой ждал, когда он им крикнет вести зеков к «столыпину». Однако начальник конвоя как зашел в «столыпин», так и не выходил.

Наручник сняли, но Глаз еще оставался на месте. Барабанов, как только освободили, отошел от Глаза. Догадывался, наверное, что Глаз хочет дернуть с этапа.

Глаз не спеша пошел между заключенными к голове колонны. Он стал первым. Почтово-багажный стоял на четвертых или пятых путях. Крыши вагонов занесены снегом. Иней серебрился от света прожекторов. Все ждали начальника конвоя.