Этери Чаландзия - Уроборос

Она отдышалась. Умылась. Вытащила конверт с деньгами из кармана. Положила обратно на стол. Рядом с телефоном. Вышла из квартиры, из дома. На негнущихся ногах направилась к машине. На скользкой дороге Нина оступилась, поскользнулась и едва не упала. Она бы и упала, если бы мужчина, неизвестно откуда взявшийся, не подхватил ее под локоть.

— Не переживайте, девушка, я вам всегда помогу, — широко улыбнувшись сказал он.

Нина вздрогнула. Растерялась, не сообразила, что ответить, а когда обернулась, незнакомца и след простыл. Она села в машину, в задумчивости глядя прямо перед собой. «Я вам всегда помогу»… Уже помог. Нина смогла завести мотор и выехать на дорогу. Ее обнадеживало, что рано или поздно она все-таки вырвется из этих треклятых пробок, доедет, доползет домой, сможет, наконец, закрыть за собой дверь, спрятаться, отгородится, влить в себя столько алкоголя, сколько влезет, и даже сверх того.

Ошибаются те, кто думают, что цель всех обманутых — получить неопровержимые доказательства. Никто не ищет пули в лоб. А если ищет, значит и правда мечтает с чем-то или с кем-то покончить. Возможно, со своим прошлым. Неважно. Сейчас это было неважно. Нине надо было оглушить себя. Забыться. Забыть.

Когда она просматривала содержимое телефона, безумие на мягких лапах проскочило где-то совсем рядом. Помимо всех этих тошнотворных: «скучаю», «думаю о тебе», «вспоминаю вчерашний вечер», «не могу забыть прошлую ночь», там было много фотографий. Улыбки, ужимки, влюбленные гримасы, воздушные поцелуи. Многое на снимках было хорошо знакомо — места, дома, улицы, позы, ракурсы. Менялись города и страны, а Нина спала. Другая женщина заняла ее место. Это было не просто дежавю, это было дежавю наизнанку. Шизофреническая картина, опасная для Нины. Теория относительности торжествовала: что было любовной игрой для одного, выходило потерей кислорода для другого.

Ночь выдалась долгой. Сначала все шло хорошо. Они ели мороженое в пустом кафе. Неоновый свет играл на нежных щеках и пальцах. Егору все время чудилось, что он забывает лицо женщины, сидящей напротив. Стоило ему отвернуться, как оно исчезало из памяти. И он старался не отворачиваться, не отвлекаться, смотреть, смотреть, чтобы все происходящее не казалось сном. Нет, это была его явь, его приз, добыча, вырванная из цепкой паутины брака. Это лицо, эти пальцы, этот заливистый смех и вечная готовность смотреть, смотреть, песни петь, переполняться бескорыстным восторгом, ласкать, целовать, гладить, и падать, все время падать в постель, все это стало его островом свободы. Его дикой Кубой. И пусть он получил все это путем лжи и предательства, но получил же.

Любовный жар пьянил. Наслаждение казалось мимолетным, оно не утоляло жажды, а только распаляло воображение. Невозможно было себя сдерживать. Пальцы рвали одежду, и тело содрогалось от вожделения. Не было сил дойти до постели, оставалось только упасть на пол тут же, на входе, едва захлопнув за собой входную дверь. Комично и скорбно, словно под звуки дешевого фальшивого оркестра, уплывала вдаль холодная супружеская кровать, где страсть была пародией на саму себя, и случалась не чаще, чем снег в июле. Егор блаженствовал. Нина исчезала.

А потом она зачем-то завела этот разговор. Плач всех любовниц об одиноких ночах, о скорбном Новом годе, о тоске и потерянности, о том, как холодно в постели, как недовольна мама и подружки в недоумении. О том, что она его так любит, так любит, что на все готова. И ждать, терпеть и плакать ей легко, потому что это все во имя любви. Но все-таки, может быть… Он же почти свободен. А это так прекрасно — определенность. Уверенность. Завтрашний день. Вместе. Навсегда. У Егора голова разболелась.

Он долго утешал ее. Целовал, ласкал, гладил, обещал, придумывал, и врал, врал, потому что понимал, что теперь все скоро закончится. И в этом виновата она сама. Он ведь был в миллиметре. Он даже думал, что она сможет родить ему детей. Зареванная, она, наконец, задремала. Забылся сном и Егор.

Когда проснулся, уже светало. Он осторожно выбрался из постели, тихо оделся, вышел из квартиры, сел в машину и направился домой. Еще одна надежда оставалась позади.

Не хотелось думать ни о чем.

Дома Нина открыла бутылку вина, о котором мечтала всю дорогу, понюхала содержимое, а это было хорошее красное вино, и вылила его в раковину. В задумчивости она следила за тем, как утекает в слив густая жидкость, пыталась понять, что чувствует, и с удивлением обнаруживала, что… ничего. Слухи о силе горестных переживаний оказались сильно преувеличены. Оглушенный человек мало что чувствует. Возможно, потом боль и ударит во все колокола, но сейчас все было довольно переносимо. Как будто захлопнулась дверь и все лишнее осталось там, позади, в чужой темной комнате. Сейчас от Нины требовалось только не дергать дверную ручку и отойти как можно дальше на безопасное расстояние.