Луи-Рене Дефоре - Болтун. Детская комната. Морские мегеры

Она ничего не ответила. «Вам непременно нужно его увидеть», — все так же тихо, но настойчиво твердила она, втаскивая меня в лифт. Мы вышли в гостиничный коридор, и Анна повела меня за собой. Она постучалась в какую-то дверь и, почти одновременно, в соседнюю, из которой на мгновение выглянуло грозное лицо одного из трех господ, прижимавшего к губам указательный палец. Эта дверь тут же закрылась, после чего слегка приотворилась предыдущая, у нас за спиной, и важный голос (я тут же его узнал) возвестил, что господин Мольери сегодня не принимает. «Не принимает? — Анна засмеялась. — Да вы ему скажите, кто пришел!» Последовало недолгое молчание. «Весьма сожалею, — твердо повторил голос. — Господин Мольери работает и велел никого не пускать». Анна повернулась ко мне, бледная, дрожащая от гнева. «Какая наглость!» — она передернула плечами. И бросилась всем телом на дверь: «Фредерик, это я!» Дверь открылась, и мы увидели сонно морщившегося Мольери, который посторонился, освобождая проход.

— А шуму-то, шуму! — Он смотрел то на меня, то на Анну и вроде бы приглашал нас войти, но его не слишком приветливый взгляд и хитроватая ухмылка мешали нам двинуться с места. Очевидно, Анна уже пожалела о своем поступке: по выражению лица человека, стоявшего перед нею, трудно было понять, что у него на уме.

— Мы просто шли мимо, — пролепетала она жалобно. — Но, кажется, мы вам помешали?

— Помешали? Ну и что, мне все время кто-нибудь мешает, — нахально ответил он и, обращаясь ко мне, добавил: — Эта милая дама прямо-таки гоняется за мной. Что прикажете делать?

Не думаю, что этот омерзительно пошлый тон был для него естественным: видимо, слава сделала его недоверчивым, и он хотел отбить у своих знакомых всякую охоту приставать с изъявлениями симпатии. К тому же чувство, которое питала к нему Анна, наверняка внушало ему серьезные сомнения и он страдал от этого не меньше, чем она от его холодности. Как бы то ни было, его цинизм показался мне возмутительным, и я сухо заметил:

— На вашем месте я бы не жаловался.

— У вас и вправду не было бы причин жаловаться, — ответил он с улыбкой, как если бы между нами была огромная разница. И тут же, чтобы его правильно поняли, добавил:

— Не больше, чем у меня, будь я неотразим.

— О, если кто-нибудь неотразим, так это вы! — Я, естественно, думал о Каспаре и Отелло, по отношению к которым этот карлик в домашнем халате представлял лишь злобную карикатуру.

— Спасибо на добром слове, — ответил он без тени иронии или аффектации. Ничего от себя в эту стандартную формулу Мольери не вложил: знак пустой, механической вежливости, без которого можно было и обойтись.

Он удалился в ванную, чтобы привести себя в порядок, но поддерживал разговор и оттуда, тяжеловесно шутя насчет несвоевременности нашего визита: притворно сожалел, что Анна всегда тормошит его в рабочие часы, а вот когда он мог бы уделить ей немного времени, назначает встречу и почему-то не приходит. Она едва отвечала ему, возражала все реже и, наконец, от всей души рассмеялась, как будто решительно не могла принять его упреки всерьез. Были ли они ей приятны или, напротив, этот насмешливый той в какой-то момент сделался для нее нестерпимым? Так или иначе, она украдкой выскользнула из комнаты, показав мне жестом, что я должен остаться. Мне кажется сейчас, лучшей тактики, чтобы заставить Мольери отказаться от той, какую избрал он, нельзя было придумать. Сообразив, что Анна ушла, он тут же перестал фиглярничать.

— М-да… — сказал он, обводя комнату взглядом. — Вы думаете, она обиделась?

— Вам нравится дразнить людей, — укорил я его.

— Что вы, совсем нет! Я говорил чистую правду. Ваша подруга кого хочешь поставит в тупик…

— Вы тоже!

— Это ведь потому, что я самый обычный, самый заурядный человек, а? — спросил он, подступая вплотную и глядя на меня с любопытством. Проницательность Мольери заставила меня покраснеть, и от него это не укрылось.

— Возможно, — я опустил глаза. — Но скажите: неужели вам приятно ее мучить?

— По-вашему, это я ее мучаю! — воскликнул он, искренне удивляясь. — А может быть, она мучает себя сама? У этой женщины слишком бурная фантазия, — он негромко засмеялся.

— А по-моему, она питает к вам очень глубокое чувство. Вам это кажется смешным?

Он начал медленно ходить по комнате.

— Послушайте: мне, конечно, очень больно сознавать, что меня любят за то, чего во мне нет, но ей-то еще хуже — она не может свыкнуться с ненавистью, которую я ей внушаю тем, каков я есть на самом деле. Она попала в крайне тяжелое положение. Вот о чем вам надо бы подумать.