Кирилл Гольцов - Дом на цилиндрах

Машина резко газанула, повернула со второго ряда и понеслась вдоль утопающей в дыму набережной.

— Смотри-ка, сегодня там получше! — Хельман указал вперёд, где явственно различался высокий угловатый мост, упирающийся в возвышающийся на другой стороне стеклянный бизнес-центр, рядом с которым размыто зеленело что-то вроде парка. — И какие-никакие, а листья нужного цвета кое-где в Москве остались. Думаю, поэтому они не изменят своей привычке и обязательно будут там сегодня.

— Кто?

— Всё увидишь, не беспокойся. Кстати, одень-ка это на шею… — Хельман наклонился, открыл бардачок и сунул мне в руки тяжёлый чёрный футляр: — Там бинокль, и будь спокоен, все детали разглядишь как на ладони.

Я молча повесил на плечо забавно тонкий для такого весомого аксессуара кожаный ремешок и наблюдал, как мы, развернувшись, притормаживаем у самого моста.

— Всё, давай, пошли!

Хельман посмотрел на свои большие спортивные часы с излишне выпуклым стеклом и показал рукой, чтобы я поторопился. Как ни удивительно, на мост мне удалось подняться в три захода, но достаточно сносно. Может, и вправду смена обстановки пошла на пользу или дело было ещё в чём-то, но чувствовать я себя стал точно лучше.

— Видишь тот парк и скамейку возле фонтана с каменными цветами? — Хельман высвободил из чехла бинокль и пихнул его мне в руки: — Давай, наведи и посмотри!

Я поднёс к глазам окуляры и только сейчас заметил, как сильно дрожат мои руки. Сначала в бинокле мелькнула зелёная жижа, потом я покрутил единственное колёсико, и всё стало чётче. Да, вот фонтан, лавочка, на ней сидит какая-то девушка и что-то выговаривает стоящему рядом с насупленным видом мальчику лет шести. Тот возражает, замахивается загорелой рукой с татуировкой в виде чего-то, напоминающего маяк, и забавно топает ножкой, явно несогласный с услышанным.

— И кто это?

— Узнаешь немного позже, а пока просто внимательно смотри, — ответил Хельман.

Я опёрся локтями на выгнутый резной парапет. Дрожание рук с каждой секундой усиливалось и становилось просто нестерпимым, отдаваясь даже где-то глубоко в спине. Некоторое время ничего не происходило, а потом в мгновение ока мелькнула красно-чёрная вспышка, что-то грохотнуло и скамейка с людьми разлетелась в стороны. Как и не было! Через мгновение на том месте, куда был устремлён мой бинокль, была только небольшая тёмная прогалина, вился чёрный дым и высились две неровные обгоревшие кучи — видимо, всё, что осталось от женщины и ребёнка. Они странно напоминали могильные холмики, и я невольно вспомнил свой дом с находящимся неподалёку кладбищем, на котором не было похоронено ни одного человека, которого я бы знал даже отдалённо.

Возможно, до больницы моя реакция на произошедшее выразилась бы как-то иначе — наверное, даже очень бурно, но сейчас я только несколько минут пытался осознать, что же увидел. А в какой-то момент понял, что в полной мере на это не способен.

— Гляди-ка, вся Москва-река затянута какой-то тиной, и утки среди банок плавают… — задумчиво протянул Хельман, словно ничего не случилось. — Во, смотри, одна рассекает, а за ней прямо какой-то бензиновый след, словно кряква на двигателе. Наверное, это селезень такой яркий, а вон гуськом и подружки за ним поспевают, прямо целый гарем.

Я опустил бинокль, некоторое время смотрел на Москву-реку, на утку с длинным блестящим клювом, в котором сбоку застряло что-то вроде разодранного куска ткани, скорее всего, собственное перо. Потом тихо спросил:

— Зачем ты это сделал?

— Понимаешь, иногда появляются лишние люди, которые уже не нужны, но и оставить просто так их нельзя, уж больно обременяют. Надо же как-то от них избавляться. Может, способ и не оригинален, но, думаю, в нём всё-таки что-то есть. Как считаешь?

— Впервые увидел, как таким образом гибнет ребёнок… — поперхнувшись, произнёс я и услышал отдалённые крики, смешивающиеся с воем сирен.

— А вот и те, кто сможет оценить только последствия, а не увидеть картину, так сказать, в общем. Наверное, не стоит им мешать. Поехали дальше что ли? — спросил Хельман и взял меня под руку.

Мы молча спустились на набережную и уселись в машину, заревел двигатель, потом окружающее замелькало в окнах, а перед моими глазами бесконечно прокручивалась картинка, как — пшик! — и женщина с мальчиком исчезли навсегда. Мне почему-то стало казаться, что если я смогу проиграть это назад, то непременно всё будет хорошо. Только видеомагнитофон, засевший в моей голове, упорно не желал этого делать. Как я не силился представить пульт с продолговатыми кнопками, на одной из которых нарисованы две стрелочки, смотрящие влево, ничего не выходило. Даже такая простая вещь, как вообразить эту картинку на телевизионном экране, который можно было бы в любой момент выключить, появляться упорно не хотела. Зато, видимо, как развитие сюжета, в голову стали лезть разные глупости: словно, куда я ни посмотрю через бинокль, всё начинало сразу взрываться, чадить, громко выть и стонать.