Журнал Поляна: Поляна, 2013 № 02 (4), май

Рыбацкую амуницию и снасти Канцеляров одолжил у дядьки и теперь, обливаясь потом, натужно пыхтел в огромных дядькиных валенках с натянутыми на них мощными калошами и клял себя за то, что ввязался в это мероприятие.

Между тем денек, как говорится, выдался доселе невиданный. Солнце сияло и слепило. Небо синее-пресинее. Вокруг торжественная утренняя тишина и абсолютный покой. Ни ворон, ни зайцев, ни рыбаков. Великолепие и красота. Классическое джек-лондоновское белое безмолвие.

Канцеляров невольно проникся величием окружающего пространства и даже ощутил растущий душевный подъем, трепет, взирая на сей неподражаемый храм природы.

Вот, неуклонно двигаясь по следам, Канцеляров пересек разноцветно переливавшееся на солнце снежное поле. Продрался сквозь рощицу и кусты с ветками жесткими, как стальная проволока. Сквозь прибрежный камыш. Прошел еще немного и остановился, чтобы перевести дыхание… И едва не задохнулся от нахлынувшей первозданной радости, один на один с распахнутым перед ним волжским простором. Представил, как сейчас продолбит луночку, запустит лесочку и — вытащит чудесного серебряного с алыми плавниками подъязка.

Несомненно один из лучших моментов в человеческой жизни!

Перед Канцеляровым лежала идеальная сверкающая плоскость. Вперед тянулся лишь тот самый единственный след, по которому он шел от станции. И нигде впереди — на всей этой насквозь просматривавшейся плоскости во все стороны на многие сотни метров — ни единой человеческой фигурки или черной точки. Тихо. Торжественно. И — совершенно пусто.

Только теперь он сообразил, в чем дело. Следы вели лишь в одном направлении. И обратно не возвращались. Вокруг все сверкало, сияло и слепило. Даже полыньи не рассмотреть.

Тихо-тихо, осторожно-осторожно, Канцеляров в ужасе попятился назад к берегу, в тяжелых дядькиных валенках с калошами, всем телом ощущая, как под ним вибрирует и качается вся эта тонкая плоскость перволедья, как под ней, уносясь в ледяную бездонность, кружат и бурлят сильные волжские струи.

Что он мог предпринять?

Отправился в Москву и, не заходя домой, со всем дядькиным барахлом, явился в милицию и рассказал о случившемся. О трагедии, произошедшей как раз накануне свадьбы.

В милиции его взяли в оборот два дознавателя. Один, конечно, злой, а другой добрый. Злой объявил Канцелярову, что теперь на нем повисло тягчайшее подозрение в убийстве собственного друга, и если Канцеляров не хочет, чтобы его арестовали и бросили в камеру с подонками, он должен немедленно расколоться. Впрочем, другой, добрый дознаватель, сам рыболовспортсмен, кивал, что таких случаев сколько угодно, чтобы впредь Канцеляров не ходил на рыбалку с такими сумасшедшими дилетантами-друзьями, а выжидал, пока лед не станет покрепче. Бу-бу-бу, жалобно гундосил Канцеляров. В конце концов его отпустили домой. Под подписку о невыезде. Хотя он и сам, понятно, никуда выезжать-то и не собирался…

И так, наверное, уж в пятнадцатый раз, с искренней, даже наивной добросовестностью, Канцеляров снова и снова пересказывал гостям этот жуткий случай. Заикался, бормотал. Пытался объяснить «трагикомизм». Мол, никакие они с другом не были такие уж завзятые рыбаки. А вроде как давно планировали провести эдакий чистый эксперимент — определить, кто из двоих ближе к «эпицентру счастья в силовых полях удачи»… Так, чепуха. Хотя… Все дело в том, что… была у его друга одна любимая идея, своего рода фантазия-гипотеза, о которой он, Канцеляров, узнал уже после всего случившегося, из обнаруженных в столе утопленника каких-то подозрительных записок. Так сказать «теория и практика». А ведь, казалось бы, какие там эксперименты — когда у одного — такая любовь, свадьба, перспективы блаженства, а у другого, кроме умственно отсталой соседки, — ни шиша, буквально.

Похоже, после всего случившегося сам бедняга Канцеляров сделался неадекватен, заговаривался. Эксперименты экспериментами, а только вот, оказывается, как оно теперь все печально обернулось. Это страшное слово — лед…

Лицо красавицы-невесты в черной фате становилось все бледнее, все бесстрастнее. Она не отрываясь смотрела на траурную повязку на рукаве экзальтированного Канцелярова. Пока вдруг не повалилась со стула набок, в глубоком обмороке, потянула за собой хрусталь, цветы, икру, холодные и горячие закуски, коньяки и вина.

Две недели ничего не происходило, но потом Елена Белозерова, так звали невесту утопшего, неожиданно позвонила Канцелярову на службу.