Виталий Мелик-Карамов - Почему у собаки чау-чау синий язык

На улице Лёня и Наташа высказали желание нас проводить, заодно посмотреть, где мы живем.

– В преферанс на пляже играют? – спросил мой соавтор у старожилов Пярнуского курорта.

– Играют, – хором ответили Наташа и Лёня.

– По сколько за вист?

По сколько играют, Лёня и Наташа не знали.

– Лёня, а ты сам играешь? – спросил Саша у почти доктора, как выяснилось, математических наук.

Лёня опасливо покосился на Наташу и неохотно признался, что играл в студенческо-общежитской молодости.

– Мы не дадим пропасть твоим математическим способностям, – многозначительно пообещал мой соавтор.

Без сомнения, очередная затея в его мозгу сформулировалась достаточно четко, но я пока не вмешивался. Несмотря на пропавший день, первый вечер в незнакомом курортном городе удался, и я уже не так горько жалел, что не сумел попасть в Лезелидзе, – жизнь обещала новые приключения.

На следующий день Саша приступил к реализации своего плана. Вначале, чтобы набраться сил перед предстоящим сражением, мы зашли в будочку-кафетерий, где по сравнению со вчерашним вечером в меню появились сметана и творог. Мы взяли и того и другого, прибавив к молочным продуктам любимые бутерброды с килькой, требующие обязательного соседства с березовым соком.

В кафе кроме нас завтракала молодая женщина с ребенком. Мальчик только входил в пионерский возраст, и в его глазах горело любопытство ко всему, что происходит вокруг. Поскольку рядом с ним ничего особенного случиться не могло, он все свое внимание переключил на нас. Саша ему подмигнул, и незрелый пионер от восторга чуть не свалился с металлического стула. Мама брезгливо покосилась в нашу сторону и строго ему напомнила: «Андрей, как сидят за столом?» Мальчик выгнул спину и сделал безразличное лицо, хотя глаза у него постоянно скашивались в нашу сторону. Не выдержав, он попросил, чтобы ему тоже купили бутерброд с килькой. «Скажи по-английски», – потребовала она. – «Плис ми сэндвич эс…» Мы с Сашей замерли. «Мама, как по-английски килька?» – мы с облегчением вздохнули, наверное очень громко, поскольку Андрюшина мама смерила нас теперь не брезгливым, а презрительным взглядом. «Так же, как и сельдь». – «Неправильно, – вмешался Саша, – кильку называют анчоус». Будущий дипломат смотрел на нас с восхищением. Его мама, бросив раздраженно ложку, встала из-за стола, так и не дав попробовать сыну кильку-анчоус, а когда еще и на каком приеме он сумеет насладиться ее вкусом? Но ребенок оказался, в отличие от вундеркинда Борьки, сдержанным и не капризным. Он молча вслед за мамой вышел из кафе. На пороге, зная, что мать его не видит, Андрюша неожиданно показал нам язык. Надо полагать, это было у него высшим проявлением восторга, как свист у болельщиков на футболе одновременно может быть и осуждающим, и одобряющим.

С наслаждением мы смотрели сквозь чистенькую витрину кафе в спину его удаляющейся по парковой аллее мамы. Она явно принадлежала к той части общества, куда нам вход был заказан. Что, впрочем, и подтвердилось позже, когда через неделю на собственной «Волге» приехал их папа, не теряющий дипломатической элегантности даже в плавках на пляже.

Добив любимые бутерброды, мы направились к морю, чтобы претворить в жизнь Сашину задумку, заключающуюся в том, чтобы ежедневно выигрывать в преферанс сумму, необходимую для похода в «Балтику». Саша считал себя сильным игроком, а восемь-десять дополнительных рублей позволяли нам ежевечерне слушать полюбившегося Эльмире скрипача, заказывая не только рыбу и вино, но и салаты. Играть Саша собирался без меня, рассчитывая, что его напарником станет Лёня. Я с самого начала противился этой идее, но вступать в первый же день в конфликт с соавтором не хотелось. Нам полагалось сохранить в быту хорошие отношения хотя бы до конца творческого процесса. Да и слушать скрипача я был не прочь.

Под тем же зонтом, где они сидели и вчера, Лёня и Наташа оживленно беседовали с нашей соседкой по кафе. Два гениальных ребенка, несмотря на разницу в годах и национальную принадлежность, с упоением прорывали через весь пляж вполне судоходный канал. Я с восхищением смотрел на Андрюшину маму. Загорелая блондинка в махровом халате, с модной тогда бесцветной помадой на губах, она напоминала мне женщину с рекламных снимков из иностранных иллюстрированных журналов.

Но как только мы бухнулись рядом, Андрюшина мама с каменным лицом, извинившись перед учеными супругами, перешла под другой навес.