Павел Лаптев - Сказки уличного фонаря

— Ну, ну, молодец, раз родственница. Егоровна, что ль, знаю?

Петя кивнул.

— А тебя как звать? — спросил Петя, подойдя к девочке.

— Ф-фефа, — ответила она набитым ртом, вытащила из кармана передника шариковую ручку и написала на своей ладони — Света.

— Света? — прочитал Петя, — А меня Петя, — представился и потряс её исписанную руку.

Потом взял ручку и написал на ней — Петя.

Девочка тут же гневно начала тереть ладонь о передник и мычать.

— Давай дружить? — невозмутимо предложил мальчик.

Света подумала немного и написала на другой руке — Давай.

— Тогда пошли в кино сегодня? — настаивал Петя.

Девочка мумукнула ртом и написала на руке — В 6 час. Уродины.

— Уродины? — сначала не понял мальчик, — А, у кинтеатра «Родина»! — засмеялся.

В этот же день без десяти шесть вечера в дутой серебристой курточке и вязаной красной шапке с надписью «Спорт» Петя в волнении выискивал в прохожих девчонках её — Свету. И она подошла, словно снегурочка вся в белом. И улыбнулась.

— Пошли? — кивнула наверх, на афишу «ПиратыXXвека».

— Куда? — спросил Петя, теперь только сообразив, что билеты должен был купить сам. — Я это… сейчас!

И побежал к торцу кинотеатра в кассы. Хорошо, что в кармане был рубль, как раз на два билета по пятьдесят копеек, а то позор перед девчонкой!

А потом, в темноте зала он не удержался и взял её за руку. Она не сопротивлялась.

А потом, провожая по темени домой, обнял и чмокнул в холодные губы. Она поморщилась, вытерла их варежкой и, краснея, побежала домой.

А потом в школе ждали каждый урок, чтобы встретиться на очередной перемене для очередного поцелуя. И каждый вечер этой осени они гуляли в обнимку по золотым аллеям городского парка и целовались, целовались на зависть и негодование взрослых прохожих.

А после — он не появился в школе и классная руководительница, сильно нервничая, сообщила, что мальчик Петя из параллельного класса попал под машину, очень сильно попал под машину, под Камаз. И она, Света, на глазах всего удивлённого класса зарыдала, закрыла заплаканные глаза руками и выбежала в коридор.

А через некоторое время, потому что про них уже все знали, была откомандирована нежелающими идти в больницу ребятами туда, в эту невкусно пахнущую лекарствами и туалетом палату с синими стенами и железной кроватью, на которой лежал он — какой-то другой, худой, с синяками под глазами — Петя.

— Привет, — выдавила она и осмелела — поцеловала его в щёку.

— Привет, — выдавил он, смущаясь и отводя глаза.

— Вот… наш класс собрал тебе… фрукты тут, — подбирая слова, поставила пакет с гостинцами на пол. — А ваш?

— Спасибо, — сказал Петя и через силу улыбнулся. — Нормально, приходят.

— Когда тебя выпишут-то? — нашла она чего спросить, лишь бы не молчать.

— Не знаю, — не знал он.

— Болит? — спросила она, показывая на перевязанный Петин живот с торчащей из него трубкой.

— Да не, — протянул Петя. — Я когда выздоровлю, займусь карате, — вдруг сказал он. — Вон, глянь, — кивнул на столик.

На столике помимо каких-то пузырьков и бинтов лежала фотография восточного вида мужика в белом с задранной ногой. И ещё вертикально нарисованными иероглифами.

— Ийя! — выпалил, тоже поглядев на фотографию Петя. — Кэрри. Я тоже так могу.

— Здорово! — согласилась Света, кивнув головой.

— И ещё с катаной, мечом таким, — хвалился он. Пытаясь понравиться снова. — И ладонью кирпич могу разбить, — махнул рукой, — Я лёжа все приемы проработал, мысленно.

Света кивала, через силу улыбаясь, радуясь, что хоть не молчат, и придумывала уже причину, чтобы уйти.

— Здорово! — опять сказала она, — ну, я пойду, — сказала, так и не найдя причину.

— Чтобы разбить кирпич, одной силы мало, понимаешь, — всё рассказывал он, словно не услышав её. — Нужна уверенность, что разобьёшь, вера нужна. Духовная практика, — говорил Петя о непонятном. Когда веришь, очень сильно, без сомнений, все мысли направляя на эту цель, мысленно как-бы уже разбив. То и в реальности разобьёшь. То всё получится. Вот. И…

Света ещё раз кивнула, встала и медленно пошла к выходу, стараясь дышать неглубоко этим противным воздухом.

— Пока? — спросила она.

— Пока, — разочарованно сказал Петя.

И ушла девочка, быстро дежурно помахав рукой, и натянуто улыбнувшись.

Долгие дни изучения больничного потолка, с представлением на нём поединков карате, идеальных капиталистических мужчин в белых одеждах с неприменными чёрными поясами. Идеальные люди — вот они, не эти бородатые Маркс и Энгельс, не этот маленький слабенький Ленин, не тот создатель Советского Союза на века Сталин, а этот беззвестный япошка с высоко поднятой ногой над всей этой коммунистической пустотой, так явно противно ощущаемой бездвижимым телом, бесконечно денно и нощно бездвижимым телом. Телом, у которого нет свободы, отделяющей человека от животных. Телом, над которым есть дух, заставляющий его изменяться во времени, перемещаться в пространстве.