Радек Кнапп - Советы пана Куки

Пришлось на несколько часов убраться из дома — туда, где я с гарантией мог не видеть никого из них. И я пошел в музей.

Вообще-то я люблю музеи хотя бы уже за то, что по всему миру они одинаковы. И в Бразилии, и в России музейная экспозиция всегда начинается с каменного века и заканчивается Второй мировой войной. Вот и в Венском музее все было именно так. Только там необычайно много экспонатов, относящихся к каменному веку. Даже есть специальный зал, в котором устроена настоящая пещера доисторического человека. Парочка обитателей каменного века, одетых в шкуры, сидит возле очага, в котором горит пластмассовый огонь. С первого же взгляда ясно, что эти двое стоят у истоков западной цивилизации, а не восточной. Шкуры идеально чистые, а волосы — так густы, будто их каждый день моют шампунем от перхоти. Если этого доисторического парня побрить и одеть в приличный костюм, то, покидая музей, он бы мог преспокойно сойти за обычного туриста, и охранники только и сказали бы ему вслед: «До свидания, синьор». Лично я провел там почти целый час и все никак не мог наглядеться на эту парочку, но в основном, конечно, на женщину. Она стояла на коленях перед очагом и смотрела стеклянными глазами на искусственный огонь. Казалось, она погружена в древние, как мир, мысли, высказать которые она не в состоянии, потому что у доисторических людей гортань была еще плохо приспособлена для речи.

И хотя я знал, что скорее всего никогда больше не увижу Алу, я представлял себе, как было бы здорово, если бы на месте этой доисторической парочки были мы с нею. В конце концов, фигура у меня в тех условиях была бы не хуже, чем у ее дружка с волосатой грудью. Я бы ходил на охоту и каждый день приносил домой косулю, а она жарила бы мою добычу на огне. Нам подошла бы любая пещера. В Вене или в Варшаве, но лучше все-таки — в Нью-Йорке. Важно только, чтобы в окрестностях водилось много дичи, а по соседству жили еще несколько миролюбивых неандертальцев. То обстоятельство, что наши гортани были бы не приспособлены к связной речи, мы постарались бы возместить жестами или просто взглядами друг на друга. Мы регулярно занимались бы доисторическим сексом, и подходящий для этого камень выбирала бы она. Мы бы гуляли и иногда заходили в гости к другим парочкам. Единственной проблемой могла стать нехватка времени. Доисторические люди редко доживали до тридцати. Мы завели бы семью уже лет в пятнадцать, а к двадцати должны были родить детей, чтобы успеть научить их всему, что должны знать доисторические люди. Ведь я никогда не простил бы себе, если бы мой единственный отпрыск погиб под ногами мамонта только из-за того, что по своей лености я так и не объяснил ему, мол, от мамонта лучше держаться подальше. Зато у нас хватало бы времени, чтобы по вечерам вылезать из пещеры и, сидя у входа, разглядывать звезды. В такие моменты мы с ней, конечно, молчали бы, потому что и в каменном веке люди не пытались выражать словами по-настоящему важные вещи. Даже если бы их гортань была для этого приспособлена.

Потом я нарисовал в своем воображении несколько ситуаций, из которых наверняка выбрался бы целым и невредимым, живи я в каменном веке. В течение часа, что я простоял в том зале, я завалил двух мамонтов, был трижды пронзен копьем и голыми руками убил человека. В конце концов, стечение обстоятельств привело к тому, что я чуть не изменил своей Але с другой доисторической женщиной. Но в последний момент что-то мне помешало: исполненный раскаяния, я вернулся домой и в первый раз в жизни порадовался, что гортань моей жены не приспособлена к речи.

Потом я примерял к себе другие эпохи, но ни в одной мне не нравилось так, как в каменном веке, и я постарался побыстрее их проскочить, чтобы снова оказаться в двадцатом столетии. С неизменным вниманием я рассматривал лишь музейных смотрителей во всех залах. Принято думать, что смотрителями работают пенсионеры, как правило, озлобленные на весь свет из-за того, что им целый день приходится охранять камень, на который двадцать тысяч лет назад справил малую нужду какой-то неандерталец. Но у меня родной дядя работает в Польше музейным смотрителем, и я знаю, что на самом деле музейные смотрители — самые настоящие фанатики современности. С их точки зрения, музеи не нужны вовсе. Любая вещь, которой больше семидесяти лет, — просто старый хлам. В том музее, где работает дядя, был один смотритель, который каждый день, придя на работу, прятал свой завтрак в саркофаг с мумией. Однажды профессор-археолог открыл саркофаг, чтобы показать мумию студентам, и между ее туго забинтованными ногами обнаружил яблоко и две булочки, завернутые в фольгу. Откачивали его потом целых пятнадцать минут — бедняга просто обалдел от радости, увидев продукты в отличной сохранности, и грохнулся в обморок.