Хосе Лима - Зачарованная величина

Индивидуализм XIX века и его позднейший кризис у Ницше {310} 310 … Кризис у Ницше… — отсылка к труду Ницше «Рождение трагедии из духа музыки» (1872), утвердившему новый, неклассический образ античности. подточили Грецию Диониса, ее хмель, непосредственное восприятие и созидательную мощь. Спросим себя: было ли это так уж неотвратимо? Вот перед нами греческая культура, обретшая точные пропорции в мифах, в ионийской физике {311} 311 …В ионийской физике… — Имеется в виду ионийская, или милетская школа в греческой философии (Фалес, Анаксимандр, Гераклит). четырех стихий, в статическом понятии единства {312} 312 …В статическом понятии единства… — Речь идет о понимании природы Парменидом. и в шутках мегарцев {313} 313 …В шутках мегарцев… — Подразумеваются софизмы мегарской школы в греческой философии (Евклид, Евбулид и др.), самые известные из них «Лжец» и «Куча». , таких непохожих на неудержимого Гераклита. Был ли необходим резкий отказ, разрыв, открывшийся смертельной раной зиждителя Диониса? Ясно, что дионисийский миф был реакцией на скульптурную Сократову Грецию, созданную XVIII веком. Канова {314} 314 Антонио Канова (1757–1822) — итальянский скульптор, крупнейший представитель классицизма. убаюкивает в протяженности мрамора мадам Рекамье {315} 315 Мадам Рекамье (Жанна Франсуаза Жюли Бернар, 1777–1849) — знаменитая французская красавица, хозяйка салона, покровительница искусств. , увековечивая, наравне с полными приключений романтическими прорывами в эпоху мадам де Сталь {316} 316 Мадам де Сталь (Анна-Луиза Жермена де Сталь, баронесса Сталь-Гольштейн, 1766–1817) — французская писательница, историк, теоретик романтизма. , и ее стремление бежать от приглушенной софистами Греции к дроби козьих копытцев и увитым виноградными лозами рогам. Не Вольтер ли простодушно принял собственный, присланный ему Фридрихом Великим {317} 317 Фридрих Великий (1712–1786) — король Пруссии с 1740 г. бюст за изображение Сократа и благодарил высочайшего покровителя, вместе с которым потом посмеялся над ошибкой, хотя вышел из себя, когда Фридрих встал на защиту грамматических оплошностей Людовика XIV? Но миф о Дионисе куда важнее для египетской культуры, чем для греческой. Сходная с испанской брасой мера, которую египтяне называли оргией, отсылает ко дню накануне прибытия в Египет греческих трирем, когда брошенный в воду лот вернулся с илом, измеренным в оргиях Для илистой, живущей повторением, диоритовой, единообразной египетской культуры проникновение Дионисова лота и оргия как мера исследования морского дна стали решающим фактором обновления. Геродот с убежденностью утверждал, будто Дионисовы конные скачки в Греции начались с Мелампа {318} 318 Меламп — греческий прорицатель. По Геродоту («История», II, 49), ввел в Греции культ Диониса. . Выражение «циклопическая медлительность», которым Ницше характеризует греков эпохи мифов, тоже окунает их в ил, материнское лоно произрастания, вековую недвижную дрему Египта. Но, рискуя разойтись с одним из величайших европейских умов последнего столетия, я все же не могу не указать на ошибку Ницше, видевшего в Дионисе порождение Фракии, соотнося его с учением орфиков, а не с Египтом Мендеса {319} 319 Мендес — греческое имя египетского бога плодородия, он изображался в виде козла. Греки сближали его с богом Паном. . У его египетских истоков — праздник козопасов, на котором костер привала требовал в жертву таких неспешных животных, как свинья; у конных же скачек, укореняющихся в городе, — иные, карнавальные истоки. Но если освободиться от опьяняющего капиталистического индивидуализма, от этого обожествления исключительности, от этой сумрачной энергии, изливающейся в невозвратном миге и опасном приключении, то можно прийти к иному — священному — опьянению. Отправной точкой для греков был не миф о Дионисе, а порядок безмерности, hybris, которого грек достигал в поэзии, соединяя высшую реальность с imago богов и героев, преступающих пределы дозволенного. Для первобытного грека colossos [70] Колосс, гигантская статуя (др. — греч.). означало не пространственную величину, а образное воплощение: крохотная кукла могла быть колоссальной, если достигала воплощенности, торжествуя над бесформенным. Речь о высшем порядке безмерности, новом творческом упорядочении мира людей и богов. Гесиод и Гомер, можем мы сегодня сказать, не подражали обстоятельствам, а преображали их, даруя богам новые имена. Несчастный сын нереиды, один из ропщущих потомков Прометея, Ахиллес должен был, как позднее — Эвфорион {320} 320 Эвфорион — герой греческой мифологии, сын Ахилла и Елены. , из-за своего hybris, из-за безмерности своего происхождения умереть молодым, преследуя злобное созвездие Большого Пса, тогда как элеаты укоротили его быстрый шаг до того, что он не смог догнать черепаху… Язвительный ум и таинственная сметливость греков мстили за себя, создавая неповоротливых богов. Когда Фетида в «Илиаде» молит за Ахилла, Зевс Кронид требует, чтобы она удалилась, а то ее заметит Гера, молящая, в свою очередь, за троянцев: он-де согласен и сделает все возможное, лишь бы она ушла, поскольку Гера вот-вот окажется здесь, а с ней враждовать не подобает, и он, Зевс, может себе очень повредить, если его застанут с Фетидой. У вооруженного разумом афинского promachos [71] Передовой воин (др. — греч.). {321} 321 Promachos — Имеется в виду Афина Промахос (Афина Воительница), гигантская бронзовая статуя богини работы Фидия в афинском Акрополе. , его холодный, горделивый щит как бы заговорщицки перекликается с украшениями на щите Ахилла. Изначально безмерные, поскольку принадлежат к порядку поэзии, доспехи обмениваются друг с другом символами, и живость отсветов в глазах совоокой богини уравновешивается ковкой Гефеста на Ахилловом щите, где гимнасты и девы самозабвенно предаются общему маршу или танцу. Когда возбужденный схваткой Диомед пронзает копьем зорецветную руку кипрской богини {322} 322 Кипрская богиня — Афродита. Во время одного из сражений под Троей Диомед нечаянно ранил ее в кисть руки («Илиада», песнь V). , на землю каплет амброзия. Греки искали бессмертия в амброзии и нектаре богов, но своим поэтическим упорядочением безмерного добились того, что вдыхали чудесную влагу, попав копьем в руку богини, стремящейся, напротив, стать смертной, узнанной, исполнившейся. Божество может даровать поэзии высшее знание, наделив ее движущей силой протяженности и длительности, когда через заклинаемый в поэзии видимый мир смертные ищут приближения к неведомой улыбке богов.