Хосе Лима - Зачарованная величина

На празднике Новруз {197} 197 Новруз (перс. «новый день») — день весеннего равноденствия, праздник весны и нового года у иранских, кавказских и тюркских народов. в легендарной Персии с началом весны и года огромная ярмарка полнится выставленными для всеобщего обозрения изделиями здешних мастеров, а глашатаи тем временем объявляют о приближении неведомого и чудесного, пока в конце торжества среди уставших не появляется индус на зачарованном коне. Точно так же после утомительного многословия эпохи Филиппа IV {198} 198 Филипп IV (1605–1665) — король Испании с 1621 г., фактически переложил управление страной на своего фаворита графа-герцога Оливареса (см. выше). должен был пробиться густой, будто ночь, впитанная кроной дерева омбу {199} 199 Омбу (лаконос двудомный) — массивное вечнозеленое дерево с широкой зонтикообразной кроной; символике этого тропического дерева посвящены страницы книги аргентинского писателя Эсекьеля Мартинеса Эстрады «Рентгеноскопия пампы» (1933), на которые отзывается здесь Лесама. , чародейный голос привалов на хуторах юга и консептистской {200} 200 Консептизм (то есть концептуализм) — течение в испанской словесности периода барокко, теоретически его обосновал Грасиан в трактате «Искусство изощренного ума» (см. выше). К нему обычно относят Кеведо, Вильямедьяну, иногда прибавляя Гонгору, Грасиана и Кальдерона. сатиры в мексиканском вице-королевстве. Тем самым, как это видно уже по трудностям в общении, о которых рассказывает «Пополь-Вух» {201} 201 «Пополь-Вух» — священная книга индейского народа киче (территория современной Гватемалы); в одной из ее глав (часть III, глава IV) рассказывается о разделении языков. , латиноамериканцы не унаследовали словесную традицию, но с недоверием, зачарованностью и трогательной детскостью пустили ее в ход.

Марти, Дарио {202} 202 Рубен Дарио (Феликс Рубен Гарсиа Сармьенто, 1867–1916) — никарагуанский поэт-реформатор; Сесар Вальехо (1892–1938) — перуанский поэт-новатор. и Вальехо разбрасывают свои зиждительные речения на бесплодных землях, среди мертвых чужих слов. Высказывание может обернуться молчанием, размышление — замереть как убаюканная стрелка весов. Но воплотившие дух Америки Марти, Дарио и Вальехо, копя силы, сосредоточенно ищут иные дали, обращая слова в многоцветные летучие частицы. В любом латиноамериканце сидит смирный гонгорианец, чье красноречие если и взрывается, то как игристое вино: он привязан к уюту и чужд испанского трагизма, — неважно, идет ли речь о немудрящих крестинах или дне полного краха, восхитительно венчаемом усыпанной жемчугами описью имущества за долги.

В хорошо просеянном и пылающем угле испанской сатиры от Минго Ревульго {203} 203 Минго Ревульго — олицетворение испанского народа, пастух из сатирических куплетов XV в., авторство которых приписывается Эрнандо де Пульгару или Иньиго де Мендосе. до Рыцаря Щипцов {204} 204 Рыцарь Щипцов — герой нескольких сатирических произведений Кеведо. поражает ярость кумовской сплетни, жгучая зависть к власть имущим или придворным. Вильямедьяна и Кеведо, Гонгора и Поло де Медина, как полных мелочной злобы слепней, пускают свои бумажонки на приближенного к трону или просто ближайшего соседа. Кеведо удаются творения, похожие на марципаны из слов, как, например, «ублюдочно-растраченное время», или странные, порождающие отпрысков ночи браки, вроде союза Беды и Нужды с Раздачей, ведущей за собой бесконечную череду чад и домочадцев. «Пойдет», «Годится», «Брось» — таковы словесные формулы, которые Кеведо восставил из праха, чтобы несколько веков спустя их живописал и комментировал Гойя {205} 205 …Их живописал и комментировал Гойя. — Имеются в виду пословичные названия офортов Гойи из серий «Капричос» и «Диспаратес». . Он наполнил их кровью. Сумрачный кеведианский череп, кажется, снова пускается в пляс, когда Гойя сажает своих неимоверных чудищ на облитые ядом Кеведо затертые фразы, наподобие того громадного камня, где ждут очереди приговоренные к смерти. Замученные вертячкой генеалогии пляшут, как золотоносная волшебная палочка. Тянется ввысь геральдическое древо глупости, усеянное воробьями, которым посворачивал головы желтый цейлонский ястреб. На одном троне восседает все безобразие двора чудес — карлики, горбуны, верзилы, кривоногие, позже прославленные Гойей в образах придворных и венценосцев, приплясывающих носачей в курточке тореро, которых облизывают спаниели. Кеведо обрушивает многотонный груз словесных стрел на тощий морализаторский хвостик Нарумяненная грусть дона Франсиско, краски для которой растирал Гонгора, начинает с того, что не создает чудовищ, чьи набитые зобы сумели бы переварить словесные заряды сатирика. Встретив редкостное словцо, скажем «новорогач» {206} 206 Новорогач — неологизм Кеведо из его памфлета «Письмо одного рогоносца другому». , он пускает его в дело, сталкивая с вышедшим в тираж «рогоносцем». Напор и не знающая равных словесная сцепка мобилизуют у Кеведо гигантские речевые массы, прилагая их к несовершенствам, изъянам и титанической ярости. В финальных сценах с cocu [37] Рогоносец (фр.). {207} 207 В финальных сценах с соси… — Имеется в виду мольеровский фарс «Сганарель, или Мнимый рогоносец» (1660). в комедии Мольера чувствуется мягкость и сострадание; не таков Кеведо: он охаживает беднягу эдакой словесной оглоблей, дробя и кроша его в пыль. Воображение Кеведо тяготеет к центру земли, преисподней греков; как у ониксового нетопыря со свинцовыми глазами, в его манере приветствия есть что-то от холодной резкости каблука, вонзенного в мозоль.