Юкио Мисима - Запретные цвета

Поистине, люди, посещавшие это заведение, были тонкого склада ума. Уже со второго дня Юити стали величать Ютяном. Руди обращался с ним не как с гостем, а как с близким другом. На следующий день после появления Юити посетителей в баре у Руди прибавилось — будто слухи о новичке нарочно распространялись. На третий день произошел инцидент, который раздул славу Юити еще больше. В ресторанчике появился выбритый наголо, как монах, Сигетян. После того как Юити переспал с ним прошлой ночью, он состриг безо всякого сожаления свои густые красивые волосы в знак любви к нему. Множество историй такого толка разлетались в кругу этих людей моментально. Все эти рассказы не выходили за пределы тайного сообщества по его негласным правилам, однако стоило появиться одной громкой небылице, как она замещала все предыдущие будуарные россказни. Это потому, что девять из десяти ежедневных разговоров касались откровенной информации о своем и чужом опыте в постели. По мере того как знания Юити накапливались, он все больше удивлялся обширности круга этих людей.

Днем они коротают время в плащах-невидимках. Это называется по-разному: дружбой, филантропией, товариществом, сотворчеством, любовью мастера и подмастерья. Среди них бывают помощники, менеджеры, ученики, опекуны с их подопечными, братья, кузены, дядюшки и племянники, личные секретари, мальчики-прислуги, шоферы, всевозможные директора фирм, белые воротнички, артисты, певцы, писатели, художники, музыканты, напыщенные профессора университетов, ассистенты, служащие и студенты — все мужчины этого мира околачиваются в плащах-невидимках всякого покроя.

Они сами молили о снисхождении на этот мир наивысшей благодати; связанные одним горем-счастьем, предавались мечтам о времени простых, очевидных истин, когда любовь между мужчинами опровергнет аксиому любви между мужчиной и женщиной. Силой духа с этим родом человеческим могут сравниться разве что иудеи. И по силе сплоченности, и по степени унижения. В годы войны чувственность этого племени порождала пылкий героизм на поле брани, а после войны потаенная гордость выталкивала их в первые ряды декадентов. И полем для их процветания стало смятение. Вот так на расколах тверди прорастали темненькие крохотные фиалки.

Однако над миром этих мужчин нависла огромная тень женщины. Все содрогались от ночного кошмара этой невидимой женской тени. Кто-то боролся с ней; кто-то примирялся; кто-то сопротивлялся и терпел поражение; кто-то с самого начала заискивал перед ней. Юити верил, что он исключительный. Он боролся за то, чтобы быть исключением. Или старался, чтобы влияние этой чудовищной тени ограничилось хотя бы мелкими привычками-слабостями — как, например, непрестанно поглядывать в зеркало, или задерживать взгляд на своем отражении в уличных витринах, или слоняться бесцельно взад-вперед в антракте в фойе театра, когда он его посещал. Разумеется, это были безобидные привычки, присущие всяким нормальным молодым людям.

Как-то раз Юити встретил в театре одного певца. Известный в маргинальных кругах, он был повязан браком. У него были мужественное лицо и телосложение. Он вел неутомимую сценическую жизнь, а в свободное время любил боксировать на ринге, устроенном у него в доме. Кроме сладкого голоса он обладал всем набором мужских достоинств, столь заманчивых для шумных и экзальтированных девушек. За ним оживленно увивалось около четырех-пяти женственных созданий. Неожиданно со стороны к нему обратился некий джентльмен примерно его возраста. Возможно, это был его школьный приятель. Певец грубо схватил его за руку и принялся ее трясти. (Казалось, сейчас между ними начнется драчка.) Он размашисто пожал правую руку своего знакомого, затем энергично похлопал его по плечу. Тот слегка покачнулся. Вид у его худощавого товарища был потешно-серьезным. Юные особы переглянулись, сдержав смех из приличия.

Эта сценка кольнула Юити в сердце. Она была диаметрально противоположна той, что наблюдал он в прошлый раз в парке: сотоварищи и К. совершали кокетливые телодвижения, покачивали бедрами, обнимались за плечи — вся утаенная телесная физика этих приятелей всплывала в Юити подобно симпатическим чернилам и вызывала у него отвращение. Если бы он был идеалистом, то назвал бы это просто фатумом. Искусственное, бесплодное кокетство этого артиста, обращенное к женщинам, и непрестанная мучительная для его психики игра в этом «мужском театре» в течение всей жизни представляли горестное слезно-трогательное зрелище.