Юкио Мисима - Запретные цвета

Когда отец Юити еще был жив, семья Минами не владела загородным домом. Его отец не любил привязываться к одному месту — зимой бежал от холода, летом бежал от жары; и пока он, вечно занятый, оставался в Токио, его жена и ребенок проводили лето за летом в гостиницах то в Каруидзаве, то в Хаконэ, то еще где-нибудь; по обыкновению, он наведывался к ним на уикенды. У них было полно знакомых в Каруидзаве, и лето проходило там весьма оживленно. С той самой поры мать стала замечать за Юити его любовь к одиночеству. Ее красивый сын, несмотря на свой возраст, крепкое здоровье и телосложение, с большей охотой коротал лето в Камикоти и прочих районах, где встречался по возможности с немногими знакомыми, нежели в Каруидзаве, где общения всегда было в избытке.

Даже когда война стала ожесточенней, Минами не спешили эвакуироваться. Глава семьи ни о чем таком не заботился. За несколько месяцев до того, как начались воздушные налеты, летом 1944 года, отец Юити скоропостижно умер у себя дома в Токио от кровоизлияния в мозг. Волевая вдова, не слушая советов окружающих, никуда не уехала из токийского дома, осталась охранять имя и прах мужа. Возможно, что именно своей духовной силой она застращала зажигательные бомбы, и дом их остался среди пожарищ целым и невредимым до конца войны.

Если бы у них был загородный дом, то они могли бы продать его по хорошей цене, чтобы пережить послевоенную инфляцию. Состояние отца Юити в 1944 году — движимое имущество, ценные бумаги и денежный вклад, не включая стоимость их нынешнего дома, — достигало около двух миллионов иен. Матушка огорчилась, что пришлось продать брокеру свои дорогие украшения за бесценок, чтобы выкарабкаться из критического положения. Однако бывший подчиненный ее мужа, грамотный в делах человек, помог ей расквитаться с налогами на имущество, оборотливо управиться с денежными вкладами и ценными бумагами на бирже и без сучка и задоринки проскочить через все риски чрезвычайного валютного регулирования. После того как экономика почти стабилизировалась, они имели депозит в банке на 700 000 иен и, наряду с ним, взращенный суматошными временами экономический талант Юити. Затем этот добрый советчик покинул бренный мир из-за той же болезни, что и их отец. Со спокойным сердцем мать доверила домашний бюджет своей старой кухарке. Ну о том, как эта добродушная отсталая женщина, чье неумение (или привычка по старинке распоряжаться счетами и финансами) крайне ошеломило Юити, едва не довела их до критического состояния, прежде уже говорилось.

Вот почему после войны у семьи Минами не было возможности отправиться куда-либо на летний отдых. Приглашение от семьи Ясуко, владевшей дачей в Каруидзаве, провести лето у них, обрадовало мать Юити, но боязнь уехать из Токио, оставшись без своего лечащего врача хотя бы на один день, погасила ее вспышку радости. Она сказала молодым супругам:

— Возьмите ребенка и езжайте-ка втроем!

Это похвальное жертвенное предложение было произнесено с такой печальной гримасой, что Ясуко из деликатности заявила, что она ни в коем случае не оставит свою больную свекровь одну, и это был тот самый ответ, который желала услышать от нее свекровь; старая женщина была счастлива.

Когда пришли гости, Ясуко встретила их веерами, влажными полотенцами и холодными напитками. Свекровь расхваливала невестку за ее дочернюю преданность, чем заставила Ясуко зардеться. Этого было достаточно, чтобы вселить в Ясуко опасение, что гости расценят этот поступок как проявление эгоистичности свекрови. И она тотчас сочинила нелепый предлог, будто новорожденную нужно акклиматизировать к жаркому токийскому лету. Из-за того, что Кэйко потела и покрывалась потницей, ее непрестанно посыпали тальком, отчего она стала похожа на конфетку в сахарной пудре.

Юити, свободный и независимый, не любил покровительства со стороны родителей жены и был настроен против того, чтобы принять предложение поехать летом к ним на дачу. Ясуко, вышколенная изощренным искусством политеса, спрятала свое единодушие с мужем за фасадом дочерней почтительности к свекрови.

Семья проводила летние дни в мире и согласии. Заботы о Кэйко заставили их позабыть о жаре. Ребенок еще не умел смеяться, поэтому с его лица никогда не сходило серьезное выражение — как у животного. Ко времени первого посещения храма она начала проявлять интерес к движению разноцветной ветряной мельницы и тихим звукам погремушек. Кстати пришлась музыкальная шкатулка, также оказавшаяся среди подарков новорожденной. Музыкальная шкатулка прибыла из Голландии; игрушка имитировала старинный крестьянский дом с цветущими тюльпанами на фасаде. Если открыть центральную дверцу, то на пороге появлялась женщина в голландском платье, и белом переднике и с лейкой в руках. Пока дверца была открыта, в шкатулочке играла музыка. Звучала непривычная для слуха мелодия — видимо, деревенская народная песенка.