Герман Вук - Внутри, вовне

— Ну, а теперь, — сказала Бобби, положив мне руку на руку, — расскажи мне про Джен. Она действительно красивая и умная? Такая молодая — и уже на такой ответственной работе; должно быть, у нее и вправду есть голова на плечах.

Сейчас, когда мне около шестидесяти, я все еще очень мало понимаю женщин, но даже тогда я уже знал, что если одна женщина хвалит другую — особенно если хвалящая когда-то была вашей любовницей, — то это нельзя принимать за чистую монету. Я сознательно рассказывал Бобби о Джен очень коротко и сухо — или мне так казалось. Но все-таки я видел, что солнечное настроение Бобби начинает омрачаться, а глаза ее расширяются и влажнеют. Поэтому я замолчал, и мы молча посмотрели друг на друга.

— Послушай, — грустно сказала Бобби, и теперь, почти тридцать лет спустя, я очень ясно вспоминаю эти слова, — почему это я не сумела добиться того единственного в мире, чего я действительно хотела?

После этого мы увиделись еще только один раз.

ЦАХАЛ — это сокращение от ивритских слов, означающих «Армия Обороны Израиля», а Цахала — это богатый северный пригород Тель-Авива, где живут многие израильские генералы. Там, например, находится большой дом Моше Даяна. Генеральская жена, с которой встречался Марк, взяла Эйба к себе в дом и, с любезного согласия генерала, приютила там же и Сандру. Эти израильтяне — светские израильтяне, конечно — склонны, как говорится, «по-взрослому» смотреть на вопросы брака и развода. Генерал появился, когда я был там в гостях, и я не заметил никакой неловкости в отношениях между ним, Марком и женой генерала, которая не очень красива, но во многих других отношениях весьма примечательная женщина. У нее инженерный диплом хайфского Техниона, и она работает в авиаконструкторском бюро. Генерал, ее муж, кажется, влюблен в какую-то другую женщину — вроде бы жену управляющего банком, но я в подробности не вникал. Марк принял предложение читать лекции в Технионе — конечно, сугубо временно, как он меня заверил: он никоим образом не собирается совсем поселиться в Израиле.

Когда я пришел, Сандра сидела с Эйбом в саду и кормила его обедом. Я оставил их вдвоем и вошел в дом, где Марк злорадствовал по поводу очень ругательной рецензии на роман Питера Куота в журнале «Тайм». Это был старый номер, чуть ли не месячной давности: из-за войны почта из Америки в Израиль шла очень долго.

— Вот и окончена куотовская жидокомедия, — сказал Марк, — и давно пора! Шутки в сторону: беллетристика куотовской школы умерла. Евреи — это обреченная порода, потому что сколько еще военных чудес может сотворить Израиль? Это уже больше не смешно.

Хотя я тогда был не в настроении спорить, он задел меня за живое, и я ополчился на него.

— Мы вовсе не обреченная порода — и именно потому, что существует Израиль, — возразил я. — Вот если мы перестанем смеяться над собой, мы и вправду можем стать обреченной породой. Что же до военных чудес, то, не волнуйся, они будут продолжаться до тех пор, пока арабы не поумнеют и им не надоест умирать за советские интересы. Тогда наступит мир.

— Он твой клиент, — горько сказал Марк.

Собственно говоря, Питер не в таком уж аховом положении. Его последний роман, конечно, оказался неудачей, и издатель, естественно, не жаждет дальше печатать его книги, но Питер уже обратился к другому издателю с идеей нового романа. Он позвонил мне на следующий день после окончания войны и рассказал, что в этом романе он задумал обыграть, хотите — верьте, хотите — нет, эпос о Гильгамеше. Он натолкнулся на этот добиблейский рассказ о всемирном потопе и начал, как одержимый, читать книги о шумерских верованиях — как я понимаю, довольно бессистемно. Питер хочет написать потрясающую книгу о древнем Двуречье, заканчивающуюся описанием всемирного потопа.

— Это будет роман о последней катастрофе, мощная аллегория современности, — сказал он.

Новый издатель на эту идею явно клюнул, и речь уже идет о многоцифровом гонораре. Гильгамешевского Ноя зовут Ут-Напишти. Питеру придется что-то сделать, чтобы это имя не звучало так смешно, но я уверен, что он что-нибудь придумает. Питер горазд на выдумки.

В саду я попрощался с Сандрой. Она и Эйб так же скрытничают относительно своих будущих планов, как Ли и Моше Лев. Я лишних вопросов не задаю. Эйб ослеп не полностью. Когда сняли бинты, он одним глазом различал свет и тень, а другим реагировал на световые раздражители. Теперь ему снова наложили бинты. Израильские врачи сказали Марку, что лучший хирург в мире, который делает такие операции и может вернуть Эйбу зрение, работает во Флориде. Сандра повезет к нему Эйба, когда он достаточно оправится, чтобы вынести перелет. Он должен будет пробыть во Флориде около года, а Сандра тем временем хочет поступить на юридический факультет в Майами.