Когда официант проходил мимо, Фрэнк тронул его за руку и спросил:
— Что случилось? — Он показал на мужа и жену.
— А ты не видел?
— Нет. Что?
— Тот вот — муж. Он вышел в Элко, купить кофе или еще чего-то. — Официант показал большим пальцем за спину. — Хозяин или посетители выставили его. Ногой под зад. Повалили, попинали еще, а когда жена пришла на помощь, ей засветили камнем в лицо. Мы увели их в вагон, но те продолжали орать, пока мы не отъехали. Смотри, — сказал он. — Видишь? — Он показал на яичные желтки, уже не стекавшие по окну, а прилипшие, как мокрота.
— Кто-нибудь сообщил проводнику? — спросил Фрэнк.
— Ты спятил?
— Наверное. Слушай, ты знаешь в Чикаго, где можно поесть и переночевать? У меня тут список. Что-нибудь знаешь про эти места?
Официант снял очки, снова надел и пробежал список священника Мейнарда. Поджал губы.
— Кушать иди в закусочную Букера. Она рядом с вокзалом. А заночевать всегда лучше в АМХ[3]. Это на Уобаш-стрит. А в гостиницах и этих домах туристов тебе дорого встанет, да могут и не пустить в драных галошах.
— Спасибо, — сказал Фрэнк. — Приятно слышать, что они такие разборчивые.
Официант засмеялся.
— Выпить хочешь? У меня там есть «Джонни Уокер». — На карточке у официанта было написано: «К. ТЕЙЛОР».
— Да. Ох, да.
При упоминании виски вкусовые бугорки Фрэнка, безразличные к сэндвичам с сыром и апельсинам, оживились. Один глоточек. Только упорядочить и смягчить мир. Не больше.
Ожидание показалось долгим, и Фрэнк уже решил, что Тейлор забыл о нем, но тут он появился с кофейной чашкой, блюдцем и салфеткой. На дне толстой белой чашки призывно подрагивало виски.
— Угощайся, — сказал Тейлор и ушел, покачиваясь вместе с вагоном.
Побитая чета перешептывалась, женщина — тихо, умоляюще, он — настойчиво. Дома он ее поколотит, думал Фрэнк. А как иначе? Одно дело, когда тебя прилюдно унизили. Мужчина может это пережить. Невыносимо, когда это было при женщине, при твоей жене, и она это не только видела, но и бросилась на выручку — его выручать! Сам он не мог защититься и ее не смог защитить, чему доказательством — камень в лицо. Она поплатится за свой сломанный нос. И не раз поплатится.
После виски он задремал, прислонясь затылком к оконной раме, и проснулся оттого, что кто-то сел рядом. В вагоне были еще свободные места. Он повернулся и скорее весело, чем удивленно оглядел соседа — маленького мужчину в широкополой шляпе. Тот был в голубом костюме: длинный пиджак и широкие, суженные внизу брюки. На ногах — белые туфли с неестественно узкими мысками. Человек смотрел прямо перед собой и не обращал на него внимания. Фрэнк прислонился к окну, чтобы спать дальше. Стиляга сразу же встал и исчез в проходе. На кожаном сиденье от него даже вмятины не осталось.
За окном проплывал холодный, плохо отмытый пейзаж; Фрэнк пробовал украсить его, мысленно набрасывая гигантские фиолетовые мазки и золотые кресты на холмах, поливая желтым и зеленью голые пашни. Он часами раскрашивал пейзаж Запада, иногда безуспешно, и это возбуждало его, но, выйдя из вагона, был уже более или менее спокоен. Однако вокзальный шум так бил по нервам, что он потянулся за пистолетом. Пистолета, конечно, не было, поэтому он прислонился к стальной опоре и подождал, когда утихнет паника.
Часом позже он подгребал тушеную фасоль и намазывал маслом кукурузный хлеб. Тейлор, официант, не обманул. У Букера не только еда оказалась хорошей и дешевой, но и общество — обедавшие, прислуга за стойкой, официантки и громогласный спорщик повар — было приветливо и весело. Рабочие и бездельники, матери и уличные женщины, все ели и пили непринужденно, по-семейному, словно у себя на кухне. Атмосфера открытости и дружелюбия позволила Фрэнку свободно разговориться с человеком на соседнем табурете. Тот первым назвался.
— Уотсон. Билли Уотсон. — Он протянул руку.
— Фрэнк Мани.
— Ты из каких краев, Фрэнк?
— A-а, брат. Корея, Кентукки, Сан-Диего, Сиэтл, Джорджия. Что ни назови — я оттуда.
— Теперь отсюда хочешь быть?
— Нет. Еду домой, в Джорджию.
— Джорджия! — крикнула официантка. — У меня родня в Мейконе. Хорошего вспомнить нечего. Мы полгода прятались в брошенном доме.
— От кого прятались? От белых балахонов?
— Нет. От хозяина.
— Одно и то же.
— Почему от него?
— Ты спрашиваешь. Тридцать восьмой год был.
Читать дальше