Арман Лану - Песочные замки

Единство творчества Лану — в единстве творческого метода, которым пользуется художник. Французская критика склонна говорить об Армане Лану как о натуралисте. Пожалуй, вернее было бы здесь говорить о полнокровном реализме писателя. Впрочем, предоставим слово самому Лану. В 1963 году, отвечая адептам литературы абсурда, упрекавшим его в натурализме, он писал: «Итак, по-вашему, я натуралист? Да, если вы подразумеваете под этим, что меня интересуют общественные проблемы; что я придаю экономическим и социальным факторам первостепенное значение; что я люблю Жервезу, эту женщину из народа, лучшую из героинь, когда-либо созданных Эмилем Золя; что я считаю «Жерминаль» одним из величайших романов всех времен, поскольку это был первый роман, изобразивший рабочих… что я наивно считаю содержание романа вещью столь же значительной, как и его форма, считаю, что роман должен быть написан достаточно просто, чтобы его могло прочесть как можно больше читателей и чтобы его идеи распространились как можно шире, — что ж, на этих условиях, и только на них, я признаю себя продолжателем натурализма… Я имею слабость полагать, что хлопоты женщины, добивающейся пособия по многодетности, или страхи пятнадцатилетнего мальчишки, живущего в многолюдном квартале дешевых новостроек, куда интереснее для литературы, чем самый совершенный разрез сознания самого изысканного ума. И что эксплуатация человека человеком, атомная война или проблема перенаселения являются более важными для романиста, чем построение романа без сюжета, без интриги, без героя».

Творчество Армана Лану — и новеллиста, и автора произведений больших эпических форм, — писателя-реалиста, члена Гонкуровской академии, помогает современникам постигать самое главное — правду жизни. Оно находит свое место в благородной борьбе за мир и социальный прогресс.

Морис Ваксмахер

По роду своей деятельности я часто размышлял о том, почему во Франции впал в такую немилость жанр новеллы, в основе своей глубоко французский. Последним писателем, который в полном согласии со вкусами публики выражал себя главным образом в новелле, был Мопассан. Проблема возникла уже после его смерти. Даже Полю Морану не удалось «возродить новеллу». И дело тут не в литературных просчетах, а в отсутствии энтузиазма со стороны большинства читателей. Разумеется, усилия Гонкуровской академии, которые она прилагает к развитию этого жанра начиная с 1974 года, когда была учреждена Гонкуровская премия за новеллистику, не пропали даром, однако премированные сборники — первый из них принадлежит перу Даниеля Буланже — даже отдаленно не могли сравниться по кассовому успеху с «гонкуровскими» романами.

Критика толковала это явление и так и сяк, но все же не сумела дать удовлетворительного объяснения. Я в конце концов пришел к выводу, что объяснение самое простое было, вероятно, отброшено именно в силу его простоты. Дело, на мой взгляд, в сравнительно недавно возникшем у публики неприятии прерывности содержания. Подобное неприятие, быть может чуть менее явное, наблюдается и на театре — очевидный неуспех одноактных пьес или спектаклей, состоящих из не связанных единым сюжетом сцен; и в кинематографе — малая популярность фильмов из нескольких киноновелл, даже поставленных знаменитыми режиссерами; и на телевидении, где телеспектакли тяготеют все больше и больше к гигантским эпопеям с бесчисленным количеством серий.

Этими параллелями не следует пренебрегать. Издатели знают, что при равных литературных достоинствах (которые достаточно трудно определить!) больше всего шансов на успех — или хотя бы меньше всего на неуспех — имеют как раз те сборники новелл, которые связаны общей темой, местом, героем.

Иными словами, книга рассказов не должна быть кладбищем ракушек.

Я объяснюсь. Чтобы ракушки, как бы красивы они ни были, превратились в ожерелье, необходима нить. Пока нити нет, это просто живописные шуршащие россыпи; появляется нить — и это уже украшение.

Существует ли нить, пусть едва заметная, в этой подборке притч, новелл и нескромных хроник, то есть произведений, чей жанр еще менее четко определен, чем жанр романа? (Ни об одном литературном жанре нельзя сказать, что он определен исчерпывающе.) Я думаю, что существует. Во всяком случае, надеюсь на это. Используя выражение, часто употребляемое в совершенно ином контексте, я сказал бы, что этой нитью служит здесь то, что в геополитике называют смыслом Истории. Если я не заблуждаюсь, то в дальнейшем будет видно, что определенный смысл истории с маленькой буквы — я имею в виду историю, изложенную автором, — связывает все эти рассказы, даже если этот смысл и не сразу бросается в глаза.