Святослав Тараховский - Отважный муж в минуты страха

— Никакой он был не мститель, — хрипло сказала вдруг мама Зоя. — Всю жизнь мстили ему. Лучших своих людей изводим, а восхищаемся чужими… Но тот, кто решит, что он не любил страну, плюнет отцу на могилу. Он ненавидел ее потому, что любил, а не потому, что ненавидел… и никогда бы отсюда не уехал…

Хотела сказать что-то еще — помешал спазм; умолкла, и стол молчал; Григорий обнял ее за плечи, и она, потерянная, постаревшая девочка, укрылась у него на груди.

Напавший на Орла кашель подчеркнул тишину.

— А еще я всегда помню, — перебил тишину Саша, — его слова о том, что нормальным состоянием живого человека должна быть радость.

Расходились под вечер. Толчеи не было, народ, утомленный обязанностью поминок, исчезал незаметно, точно песок в песочных часах. Саша перекурил и обнялся на лестнице с Толей. «Спасибо, старичок». — «Не за что. Ты чего?» — «Все равно спасибо, что помог, поддержал». Саша был вполне искренен: Толя помог в трудную минуту, Толя — настоящий друг. Он не называл его всуе другом, знал уже цену словам и высоким понятиям, но про себя надеялся, что так оно и есть: друг найден, определен и останется таковым отныне и до скончания века. Перед сном Саша поделился таким своим окончательным мнением об Анатолии со Светланой, и она, мудрая, его не опровергла. Оговорилась, правда, что не хотела, чтобы он ограничивался одним Орлом, друзей должно быть много, предположила она. Друзей должно быть много, согласился он, но друг, Толя, должен быть один; она пожала плечами, ничего ему на это не возразила, кроме того, что смертельно устала и хочет спать.

Август надвинулся на Москву жарким дыханием; погоды стояли за тридцать, плавились мостовые, дохли мухи, перегревались отечественные, не привыкшие к жаре машины, совершали большие глупости люди, считавшие себя умными.

«Абзац тебе, Толик», — думал Орлик, меряя неспешными шагами Садовую; его кроссовки «Адидас» вязли в асфальте, джинсы «Ли» противно липли к чреслам. Он вышел из Агентства, направляясь на нелегальную встречу, но, по привычке последнего времени, размышлял о проблемах совсем не государственных. «Абзац тебе, старик, — повторял он, — отпел ты свою серенаду сердца, отплясал фокстрот желаний — успокойся. Ты ей не нужен, она тебя не понимает — сложи паруса. На единой для всех закваске замешана наша жизнь: на всеобщем взаимном недопонимании. Если бы все друг друга понимали, страшная скука пронзила бы мир; люди живы и интересны тем, что каждый день, решая проблемы взаимного недопонимания, понемногу продвигаются вперед. Открытие, — усмехнулся он, — закон всеобщего недопонимания, надо бы записать». Над вопросом «Куда вперед?», следом возникшим в его голове, он, из-за неприятности и неопределенности возможных ответов, раздумывать не стал, а только удивился тому, как справедлива мысль, что неудачники в любви становятся плохими философами.

«Она не понимает тебя так же, как ты не понимаешь гэбэшного своего куратора, — размышлял Орел. — Зачем тебя по поводу Струнникова снова вызвал Адам? Все ты ему подробно, не приукрашивая и не умаляя нюансов, на бумаге запечатлел: про свадьбу, физика, его речи и общий настрой — зачем он опять тебя дергает, что ему неясно, чего не хватает его вдохновенной гэбэшной душе? Сидит себе физик в Америке, сидит и дышит, имеет право. А если он так его волнует, обратился бы, скажем, к Сашке, Сашка к тестю ближе, Сашка представил бы картину более полную».

Орел подозревал, что Сашка имеет отношение к ГБ, возможно, даже более близкое, чем он сам. Слава богу, был наслышан и опытом научен: любой совслужащий, выезжавший в загранкомандировку, да еще в капстрану, да еще по линии идеологической, был предварительно отловлен и задействован ГБ на благо отечества. Стало быть, когда Сашка вернулся, усилий своих на этой, второй службе он не прекращал и связей своих не порывал — да и кто ему, красавцу, такое позволит? Правда, одно дело — ничтожный contact man, или «человек для контактов», другое — серьезный агент и совсем третье — настоящий кадровый сотрудник, кто из них Сашка, Анатолий не ведал. «Впрочем, на хрен тебе, Толя, ковыряться в нюансах? — подумал он. — Есть общие принципы, есть большой советский стиль, согласно которому Сашка Сташевский, счастливый муж и ненавистный соперник, считающий тебя своим другом, наверняка сотрудничает с ГБ. А это означает… это означает — что это означает? Это, Толя, означает, что к нему насчет Струнникова наверняка обращались. Причем раньше, чем к тебе. Может, не Адам, может, другой какой у Сашки смышленый куратор, но обращались, несомненно. И задание ему давали, и, судя по времени, пролетевшему со свадьбы и похорон, отчеты по этим событиям и присутствовавшему на них Струнникову Сашка, как и ты, Толя, давно отписал и предоставил конторе. Информация считается достоверной, если она проистекает из двух независимых источников и совпадает, — таков закон разведки. За каким же, Анатолий, тебя по поводу Струнникова снова выдергивает из моря житейского Адам? Зачем? Почему? Думай, Толя, думай! Ковыряй землю бесстрашная мысль. Рвись в небо».