Евгений Жук - Время в тумане

Витя Косов знал все это, не раз задыхаться ему приходилось, и как только приехали да развернулись — тут же крик и устроил:

— Я, — кричит, — в подвал не полезу. У нас КИПов — кислородных противогазов, значит, — нету!

— А объект кто тушить будет? — спокойно спрашивает Витю Морозов.

— Пропади он пропадом! Тряпье тут одно, — кричит Витя. — А без КИПов не положено! Военных вызывайте. У них противогазы — пусть и тушат.

— Хорошо, — так же спокойно говорит Морозов. — Вот вы в военную часть и звоните.

Убежал Витя… Телефон — вон он, в цеху, рядом. И минуты не бегал, а дело-то уж и вышло. Да что минута: жизнь, иной раз, за секунду крутой разворот делает.

Так и тут. Прибегает Витя, а из подвала уже не жарким воздухом да горелыми тряпками шибает — тянет оттуда дымовая завеса. Морозова с Глазковым не видать, шофер Истомин у насоса мечется, что делать — не знает.

— Где они? — кричит Витя, хоть и понял уже кое-что.

— В подвал спустились, — тычет пальцем Истомин, а уже и тыкать некуда: не то что подвал — всю хибарку дымом заволокло, пальца у насоса не видать. — Малый ствол прихватили и спустились. А потом я пять атмосфер дал, как приказано было.

— Мать их так! — не удержался Витя. — И веревку с собой не взяли?

— Не взяли, — мечется все так же Истомин.

— Стой! — рявкнул на него Витя. — Давление сбрось, ни к чему оно им сейчас. Платок носовой есть?

Взял Витя платок, свой достал, смочил, к носу приложил и в дым нырнул.

Ждет-пождет Истомин. Секунда вечностью кажется. Вдруг видит, выползает из дыма кто-то. А это Витя, да не один, а с Глазковым.

— Рядом со стволом лежал, — встает Витя, а сам пошатывается и глаза красные. — А начальства нету — видно, боцман в стороне где-то.

Хлебнул Глазков свежего воздуха, заворочался вроде. А Витя снова платки смочил и говорит Истомину:

— Как не выйду я — в подвал ни ногой: чую, ядовитые газы имеются. Приедут военные — по рукаву пусть и ползут — может, только и успею разыскать да к рукаву подтянуть.

Успел Витя больше — нашли их потом недалеко от входа. И совсем хорошо было бы, небольшим отравлением отделались, да сделали примчавшиеся военные маленькую оплошку — разбили первым делом окна в подвале, чтобы того же Морозова с Косовым быстрее разыскать. Но как окна разбили, да свежий воздух вовнутрь хлынул, так и бабахнуло. От взрыва хибарка совсем накренилась, падать стала, а потом и вовсе рухнула.

Морозова с Витей нашли быстро. Боцман не пострадал вовсе: успел Витя его к стене подтащить да своим телом прикрыть.

А Витя погиб — балкой его придавило.

Потом, конечно, комиссий понаехало: кто прав, кто виноват, да взрыв от чего случился. Со взрывом быстро установили — карбид для сварки там имелся. Как только тушить стали, он зашипел, а потом и взорвался.

Ну, а кто виноват в гибели Вити — Морозов ли, что без разведки карбид поливал, строители, которые в подвале этот карбид хранили, — с этим долго разбирались. Но не в этом соль. Имелся, главное, в Вите стержень — мохом оброс, закостенел, но имелся. Не разглядели тот стержень ни товарищи, ни боцман, ни жена, может быть. Лишь Шаламай только чуть ухватил… Поняли это все и на похоронах ожидали, что Шаламай многое о Вите скажет. Но Шаламай одну фразу и сказал всего:

— Боец Косов пожарником настоящим был.

И тут, кто на Шаламая смотрел, глаза поопускали — по лицу его, на деревянную скульптуру похожему, слезы побежали. Стареть майор стал, а может, Витин случай войну ему напомнил, друзей погибших.

— Дайте каску, — еще сказал Шаламай. Принесли каску Витину, измятую, черную. Положил ее Шаламай на свежий бугорок и рукой махнул.

Ну вот и все. Так и похоронили Витю Косова, человека пьющего, зануду и трепача, но кто об этом сейчас помнит. Да, никто! По последнему дню только и судят о нем, вспоминая. Такая уж у людей память однобокая: хорошее — помни, плохое — забудь!

1977 г.

Этот рассказ написан почти двадцать лет тому назад. Он прост, наивен и не без художественных грехов. Многое изменилось с тех пор. Изменились мы, изменился мир… Мы уже не строим коммунизм и не призываем к этому все человечество… Но двадцать лет тому назад все это было. Был чилийский путь развития, был китайский, был вьетнамский. Мы орали: «Куба си — янки но!» и были счастливее любого американца. Кончается кровавый афганский «путь», навязанный нами и поддержанный нами. Не исключено, что в ближайшее время может закончиться и социалистический путь Кубы. Двадцатый век — век политических бесов, урывающих власть, — подходит к концу. У человечества, оказывается, всего лишь один путь — именно человеческий, гуманный.